Кукушка

Иду вниз и беру с тумбочки ключи от машины, открываю парадную дверь. Ничего, в меховом костюме жирафа Энни не замерзнет. Схожу с крыльца. Вокруг все вымерло. Оглядываюсь в поисках нашей побитой старенькой машины. Замечаю ее на другой стороне улицы. Укладываю Энни на заднее сиденье, накрывая засаленным одеялом из багажника. «Мам, куда мы?» – «Покататься». – «А можно Полли с нами? Возьми Полли, мам!» – «Нет», – отвечаю я, а потом думаю: Полли? А почему нет? Наверное, она права. Полли тоже надо спасти – она уже запятнана близостью к нам, дьявол и ей причинит ужасные страдания. Будь в доме больше детей, я забрала бы их всех. Возвращаюсь по темным брызгам крови, словно по следам Гензеля и Гретель, через дорогу, на крыльцо, по коридору, на второй этаж. Полли перекатывается в мои руки без малейших возражений, смутно просыпается, не удивляясь, что видит меня. «Мы куда?» Я беру ее за руку. Она прихватывает одеяло. Энни крепко спит на заднем сиденье. Полли забирается внутрь и сонно прислоняется к подружке. Накрываю обеих одеялом.

Сажусь за руль. Смотрю на искромсанную плоть запястья, подвигаю сиденье вперед и поворачиваю ключ. По радио начинает петь хор ангелов – великолепно, лучше не придумаешь! Сотни рвущих сердце голосов зовут нас домой, говорят дьяволу, что ему нас не поймать, потому что я забираю детей с собой на небеса. Я улыбаюсь, спокойная и уверенная. Трогаемся.

Полли еще не совсем уснула, и я немного кружу по району. Замечаю цветы в нашу честь: венки на дверях, украшенные фонарные столбы, мерцающие огни гирлянд. Убедившись, что дети спят, поворачиваю у моста налево и еду к склону, где спускают на воду лодки. Притормаживаю.

Вода стоит высоко. Глушу мотор, тянусь назад и беру маленькую руку Энни с ногтями в черном лаке. Крепко ее сжимаю: «Сейчас, мои дорогие, бабушка нас ждет». Обкручиваю ремень безопасности вокруг шеи на случай, если дьявол попробует меня вытащить. Ставлю ногу на педаль и газую, чувствуя, как прокручиваются по асфальту колеса. Мы мчимся вперед, под шинами хрустит щебень, чавкает грязь. Внезапный глухой удар о воду. Секунду качаемся на поверхности, температура резко падает. Река разворачивает машину, мне виден берег. Вода начинает заглатывать, машина накреняется, ангелы перестают петь… нет… нет…

Эмма бесстрастно внимала рассказу Конни. Та говорила спокойно, без эмоций, с закрытыми глазами. Теперь она широко распахнула их и посмотрела с ужасом, который был Эмме знаком, который она узнала.

– Просыпаются! Просыпаются! Кричат!

Эмма тронула руку Конни.

– Они в порядке! В порядке! Слышите?

Бесполезно. Конни слышала только детские крики; кровь отлила у нее от лица, тело одеревенело, мышцы на исполосованной шрамами шее набухли. Начинался припадок.

Эмма опустилась на колени и крепко сжала ее руки.

– Слушайте меня! Энни в порядке! Они обе в порядке! С ними все хорошо! Они живы!

– Вытащите их! Сделайте что-нибудь! – истошно кричала Конни. – Помогите!!!

У нее вырвался нечеловеческий вопль, столь глубинный и сокровенный, что Эмма в ужасе отпрянула. Такой вопль она уже слышала много лет назад – от себя.

– Конни! – крикнула она и дала ей пощечину. – Они спаслись, Конни! С цементного завода шли рабочие; они видели, как машина съехала в воду и ее потащило течением. Они бросились на помощь, Конни! Всех вас вытащили! Энни в порядке! Она в порядке!

Конни уставилась на Эмму, внезапно обмякая на стуле.

– Зачем меня спасли?! Не надо было!!!

* * *

С тех пор как она не приходит, дела мои не очень. Я не знаю, почему она меня бросила. Она была ниточкой, связывающей меня с миром, моей жизненной артерией. Теперь ее нет. Я все еще беседую с ней. «Доктор Робинсон, – говорю я, – какое красивое у вас платье! Что вчера приготовил на ужин Душка Сай?» А если, как в былые времена, тянет понахальничать, спрашиваю: «Душке Саю вчера повезло?» Она не слышит, потому что она у меня в голове. Но я представляю, как падают на лицо ее волосы, как она краснеет и конфузится. Или улыбается – и от этого радостно. Не очень у меня получалось ее веселить. Она поставила на мне крест; я сделала что-то ужасное, непростительное. Я потеряла всех. Раз или два приходил Карл. Не помню, чтобы я его видела, но на тумбочке у кровати появились «Твикс» и дерьмовый журнал. Я не ем и не читаю. Я больше не желаю жить, не заслуживаю, однако мое тело продолжает функционировать. Удивляюсь, как так: я ведь его не использую, не кормлю, оно мне не нужно. Единственное, что оно делает, – лежит на постели; через одну трубку меня кормят, через другую – откачивают отходы. Иногда ворочают или моют. Может, дьявол все-таки поймал меня, и я в аду, и ад – эта комната…