Кукушка

– К-как? – возразил брат Томас. – К-как подстроить? Ему не п-позволяют выходить даже по нужде, содержат в особой п-палатке посреди лагеря, под усиленной охраной. И к нему тоже не д-допускают никого.

– Лис приходит и уходит, когда хочет, – вдруг сказал Шольц, – это каждый знает. Раз он не ушёл из-под надзора, стало быть, не хочет. Если это, конечно, тот самый Лис.

– Он мог забыть. Он… теряет память, – тихим, каким-то бесцветным голосом вдруг сказала молчавшая доселе Ялка. Все вздрогнули и посмотрели на неё. – Мы должны дать ему знать.

– О чём? – спросил брат Томас.

Ялка посмотрела на него, потом на Фрица. Отвела взгляд.

– Дать знать, что мы здесь. Все трое.

– Это так важно?

– Может быть. Не знаю.

Мануэль покачал головой:

– Невозможно. Если бы ты подумала об этом раньше! А теперь его охраняют солдаты. Если подкупить стражников, можно попытаться передать ему записку.

– Он не умеет читать.

– Как не умеет? Умел же!

– Теперь не умеет.

Мануэль изумлённо покачал головой и перекрестился.

– Чудны дела твои, Господи…

– Я м-могу попросить исповедовать его.

– Это будет утром, у нас не останется времени. Да и есть полковой священник.

Тут холод и ветер сделали своё дело: у Октавии вдруг так сильно засвербело в носу, что она, не успев это осознать, чихнула. Тонко, по-девчачьи. Только всё равно её услышали.

– Матерь Божья! – вскинулась торговка и прищурилась во тьму. – Кто это там?

Октавия хотела дать дёру, уже развернулась, но тут одна рука схватила её за плащик, другая – за подол, кто-то сказал: «Эге!», и через секунду отчаянно брыкающуюся девочку уже втащили в тёплое нутро фургончика.

– Девчонка, – вымолвил Иоганнес Шольц, словно другие этого не видели.

– Да это же Октавия! – воскликнул Фриц и соскочил с корзины. – Не трогайте её – она со мной. Октавия, ты что тут делаешь? Как ты сюда попала?

– Я за тобой… я… шла, – пискнула девочка. Она всё никак не могла отдышаться, из носа у неё текло. Она оглядела собравшихся, крепче обняла куклу и опустила глаза, шмыгая носом и теребя передник.

Ялка протянула руку:

– Да ты совсем промокла. Дай свой плащик, я просушу. Ты одна?

– Я… – Октавия сглотнула. – Я, да, одна.

– На, возьми мой платок.

– Voto a Dios! – устало вымолвил Гонсалес и провёл ладонью по лицу. – Нам только её не хватало. Ты что-нибудь слышала, catita-pajarita?[131]

– Ничего.

– Не ври!

– Она не проболтается, – поручился за неё Фриц.

– Тайна, которую знают двое, уже не тайна. Ладно. Присмотри за ней до завтра. Завтра мы выправим вам подорожную, и вы, даст бог, уедете с караваном. Через пару дней здесь всё затопит. – Он стукнул кулаком по колену. – Caray, проклятые гёзы! Но мы так и не решили, что делать.

– Можно я скажу? – вдруг подняла руку Октавия. Все с удивлением посмотрели на неё, но возражать никто не стал. Октавия собралась с духом и продолжила: – Я… наврала. Я всё слышала. Только я не понимаю, зачем что-то делать? Вы же не знаете, куда идти, тогда зачем идти? Тот человек, Лис, – это какая-то страшная тайна, так или не так? Если вам надо завтра быть на казни, идите туда.

Состроилась немая сцена.

– А ведь девчонка права, – сказал Шольц. – Лопни мои глаза, права! Был бы жив герр Золтан, он бы вам сказал то же самое. Идите завтрева туда, все трое. И будь что будет.

– Их могут узнать.

– Кто? Ты же с нами… Ах, да, там же брат Себастьян. Хм. Да.

– P-padre Себастьян – это полбеды, – молвил Томас. – Он сильно страдает от болей и не будет смотреть по сторонам. Но есть ещё Родригес, К-киппер… и Хосе-Фернандес…

– Я о них позабочусь, – мрачно пообещал Мануэль и многозначительно похлопал по рукояти меча.

Брат Томас нахмурился.

– Не д-делайте этого, сын мой, – с нажимом сказал он. И хотя при такой разнице в возрасте обращение «сын» прозвучало нелепо и смешно, никто в повозке даже не подумал улыбнуться, все сидели серьёзные и задумчивые, как на похоронах епископа.

– Тогда что делать?

– П-подкупить, н-напоить… Не знаю. Уг-говорить, в конце концов.

– Зачем такие хлопоты? Ну ладно. Хотя какая разница… Caray, не вижу смысла! Но в любом случае у нас нет денег, а они понадобятся. Хотя бы чтобы вы могли попасть в первый ряд. Вам ведь нужно быть как можно ближе к костру, я верно понял?

– Не знаю, – мрачно ответствовал Фриц.

– Деньги… можно найти, – туманно сказала Октавия и многозначительно посмотрела на Фрица, но тот или не понял, или сделал вид, что он не в курсе дела. Он сидел, как нахохлившийся воробей, вложив ладони между стиснутых колен, и глядел только вниз. Октавия только сейчас разглядела у него на запястье браслет с подвесками.

Все как-то пропустили её слова мимо ушей и продолжали обсуждать своё, когда в грязи снаружи зачавкали шаги и раздался громкий голос:

– Эй, мамаша, или спишь? Есть кто-нибудь? Вина продайте, что ли…

Все в повозке замерли. Мануэль сжал пальцы на рукояти меча и вопросительно взглянул на Томаса, но тот опять покачал головою: «Сиди», и Мануэль остался недвижим.

– Ась? – маркитантка высунула голову под дождь. – Кто тут? Ночь-полночь, какое вино?