Кукушка

– Меня это… – почесал он тонзуру, затем нашёлся: – Меня за вами, господин палач, послали, стало быть, ага. Брат Гельмут так и говорит, отец, мол, настоятель просит вас зайти к нему, и по возможности быстрее. А то, говорит, к полудню близится, а время дорого. Так что, если вы уже отзавтракать изволили, я это… как бы провожу, а если не изволили, я это… как бы подожду. Эй, а вы это чего с утра и за чтение? Никак, я погляжу, вы эта… тоже книжками балуетесь?

Золтан обернулся и с неудовольствием увидел выглядывающий из-под мешковины угол кожаного переплёта.

– Nein, – сказал он, задвигая тетрадь глубже в сумку. – Это не есть книга, это есть ein Notizbuch, чтоб записывать каждый приём для моей работа. Ich studiere[38]. Много нового.

– А, – закивал монах, – понятственно. И то, наука ваша сложная, не кажный запомнит. Ну так пойдёте или передать чего?

– Иду. Мне инструмент и помощника брать?

– Чего? А! Нет, пока, сказали, не надо ничего. Эта… идёмте.

Вышли. Мартовское солнце поднималось медленно, но грело так, что во дворе уже порядочно натаяло. Снег сохранился только возле стен. Путь лежал в обход храмины. Монахи сновали по двору, двигали, носили, перекапывали, трое-четверо куда-то направлялись с клиньями и топорами. Гравий пополам с ледышками тихо похрустывал под подошвами.

– Как спали ночью, господин палач? А?

– Спал? – с удивленьем переспросил монаха Золтан. – Благодаренье господу нашему, я замечательно спал. А почему бы мне замечательно не спать?

– Дык, это… – брат Арманд почесал макушку. – Всякое ж бывает.

Золтан поморщился – монах чесался почти непрерывно.

– Всякое? Что есть «всякое»?

Брат Арманд, не сбавляя шага, осенил себя крестом, бросил два быстрых взгляда по сторонам и понизил голос.

– Хотите верьте, господин палач, хотите нет, – проговорил он, – только я вот чего скажу: неладное что-то делается в нашей обители с тех пор, как эту девку привезли.

– А что такое?

– Разное, – уклончиво ответил монах. – Шум по ночам, я сам шаги слыхал, окошко у её ночами как-то не по-христиански светится… Слух ходит, будто бы она, ведунья эта, по ночам колдует, вроде как, и это… это самое…

Он гулко сглотнул, многозначительно дёрнул подбородком и умолк.

– Колдовство? – спросил Золтан.

– Ну ага. Слава всевышнему, – торопливо добавил Арманд, осеня себя святым крестом, – слава всевышнему, ей монастырский воздух разгуляться не даёт, а то б она всех своими колдовскими кознями как есть поизвела!

– Это есть чушь, – презрительно бросил Хагг. – А ты есть болван, если веришь. Потому как если монастырь ваш святой и вера ваша сильна есть, то никак нельзя колдовать. А если эта ведьма столь сильна есть, что не боится вас и стен обители, она давно бы убежала. So?

– Так-то так. – Помощник келаря опять поскрёб макушку. – Тока почему тогда солдаты это… друг на дружку косятся и это… а? Соль освящённую на теле носят, ладони воском натирают. И пьют без роздыху, как греческая губка. А ночи три тому назад вообще пальбу затеяли, всю братию перебудили. А мы как выбежали – ничего и нету. А?

– Наверно, это всё из-за вина.

– Може, оно и так, а тока – хотите верьте, господин палач, хотите нет – я сам видал, как что-то этакое по небу летало, как бочонок в тряпках. Я ведь что? Ведь я встал тогда, той ночью, по нужде. Ага. Стою (добрался, значит), отливаю. Это… голову задрал на небо поглядеть, какая завтрева погода, а гляжу – летит! Белое, пыхтит, руками машет, морда – во! А я же это… я ж со сна, не сразу понял, а оно по-над стеной, меж башен во-он туда – и был таков. А я испугался, так испугался, что, стыдно говорить, подол у рясы обмочил. Добрался до постели, лёг, читаю Pater noster, зубы лязгают, сам думаю: привиделось или не привиделось? Привиделось или не привиделось? Ведь раз оно привидение, то, стало быть, привиделось. А раз на самом деле было, значит, не привиделось. О как, думаю себе! А тут эти ка-ак выстрелят… Я разом так и понял: не привиделось!

– Das ist брехня, – уверенно отрезал Хагг и прибавил шагу.

В келье, предоставленной монастырём брату Себастьяну, было холодно и аскетически просторно. И монаха, и его ученика такое положение дел вполне устраивало, но Золтан сразу заскучал по своей душной, но натопленной комнате в приюте для странников. За дверью оказались только сам брат Себастьян и его ученик. Аббата не было. Помощник келаря не стал входить и удалился.

– Pax vobiscum, сын мой, – сказал монах, вставая.

Золтан нацепил на лицо желчную маску Людгера Мисбаха и сухо поклонился в ответ.

– Вы хотели, чтоб я пришёл, святой отец, – сказал он. – Мои услуги уже требуются?

– Не так скоро, сын мой, не так скоро. – Брат Себастьян встал и прошёлся по келье, заложив ладони в рукава рясы. Золтан и послушник молча и сосредоточенно следили за его передвижением.

Наконец монах остановился у окна.

– Случай, с которым мы имеем дело, несколько нетипичный, – проговорил он, стоя к ним спиной, затем обернулся, но всё равно избегал глядеть собеседнику в глаза, будто в смущении. – Вы уже видели эту женщину?

– Ту девочку?