Кукушка на суку. Акт первый

– Не сомневаюсь. Вот тебе адресок одного ювелирного магазинчика, – она сунула мне в руки визитку, – скажешь, что это я тебя прислала. Подберёте твоей девице что-нибудь достойное. Да не жмоться. Твой бюджет от этого не пострадает. Только завтра к обеду, не позже, слышишь меня, часам к двенадцати, ты, Солнце моё, должен вернуть колье назад. Надеюсь, не потеряете. Если что, я вас из-под земли достану и всё до копейки вытрясу вмести с кишками и мозгами. Вот так вот, любвеобильный ты наш.

Она это сказала так веско, что я нисколечко не засомневался в реальности её угрозы. Вот он оказывается какой современный типаж феи, отправляющей Золушку на бал.

Далее всё пошло по накатанной колее. Лимузин прибыл вовремя. Он отвёз нас на Поклонную гору, где мы возложили цветы. Нас, одетых по-праздничному, все воспринимали как жениха и невесту. От этого заблуждения на душе было необычайно весело и легко. Я даже заплатил мужику в жилетке за голубей, которых мы дружно выпустили в небо.

Ковровой дорожки перед входом в театр, естественно, не было. Но на крыльце стояла небольшая толпа, в которой угадывались представители прессы. При нашем появлении, все расступились, и мы торжественно проследовали внутрь здания. Несколько объективов дружно запечатлели наш проход. Такое внимание было достаточно приятным. Я взглянул на Жанну. Она машинально прижималась ко мне. Но её лицо не выдавало никакого волнения. Молодец! Держишь марку!

Фойе было забито под завязку. Везде стояли сервировочные столы, заваленные яствами. Официанты сновали тут и там, предлагая на выбор: коньяк, вино или шампанское. Неизвестно откуда вынырнула Сухарецкая:

– Девочка, не отставай! – крикнула она, схватила меня за руку и потащила к режиссёру нашего фильма, стоявшему в окружении незнакомых мне седовласых мэтров отечественного кинематографа.

– Вот он, – подтолкнула она меня в центр круга.

С минуту меня разглядывали, словно витрину бакалейной лавки.

– Что ж, молодой человек, давайте знакомиться, – протянул руку совсем уже седой дядька в роговых очках.

Дальше неинтересно. Меня подводили к той или иной группке завсегдатаев подобных мероприятий и представляли людям, явно уверенным в том, что они светочи российской культуры. Через полчаса мне это порядком надоело. Думаю, что Жанне тоже. Поэтому звонок, приглашающий к просмотру, был как нельзя кстати.

Фильм мы смотрели, сидя в первом ряду. Мне было забавно. Я не представлял, что получится из всей этой суеты на съёмочной площадке. В принципе, неплохо. Но себя на экране видеть было откровенно стыдно. Мне казалось, что я страшно фальшивлю и слишком наиграно произношу текст. Единственный эпизод, за который не пришлось краснеть – это когда я раненный и измученный, что надо признать очень натурально получилось, выползаю из ледяного плена на берег. Но Жанне понравилось всё. Она сжала мою ладонь и, чуть наклонившись, взволновано прошептала:

– Молодец! Просто талант.

– Ты в самом деле так думаешь? – я склонил голову в её сторону.

– Я не думаю, я уверена, – и она в знак подтверждения ткнулась в мою щёку влажными горячими губами.

Титры «конец» ознаменовались громкими продолжительными аплодисментами. Многие встали. Кое-где слышны были крики «браво». В одном из этих криков явно угадывался прокуренный голос Сухарецкой. После финальной порции оваций вся съёмочная бригада вышла на сцену и поблагодарила зрителей коллективным поклоном.

Я думал, что никто из сидящих в зале не захочет общаться со мной. Кто я такой? Пока явно никто. Но после режиссёра на сцену пригласили меня. Удивительно, но я совсем не волновался, уставившись со сцены в огромный зал.

Допрос был устроен нешуточный. Пришлось рассказать о себе всё. Или почти всё. В жизни я никогда вслух не проговаривал свою биографию. Она оказалась достаточно скудной и неинтересной. Вариант попадания на съёмочную площадку, подсказанный Мариной Юрьевной, тоже был мной озвучен. Я уже собрался уходить, когда одна из молодых зрительниц спросила:

– В заделе фильма вы сидите с гитарой в палатке и поёте. Это ваш голос звучит?

– Да, голос мой. Сначала хотели наложить фонограмму в исполнении профессионального певца, но как я понял…, вернее, я только сегодня увидел, ещё вернее – услышал, что в фильме оставили моё дилетантское исполнение.

– И на гитаре вы сами играете? – не унималась девушка.

– Да, и на гитаре я.

– А можете сейчас вживую эту песню исполнить?

Я вздохнул:

– С удовольствием, но я не привык петь без инструмента.

Неожиданно для меня по залу прокатился смешок.

– Нет, правда. Боюсь, что моё акапельное пение оставит в ваших душах слишком неизгладимое впечатление.

Смешок усилился.

– Спойте, спойте, просим, – крикнул женский голос из середины партера.

– Ну, если вы так просите, – я прочистил горло и стал мысленно настраиваться, чтобы правильно воспроизвести мелодию.

Смех усилился до шума бури. Ничего не понимая, я вопрошающе двинулся вперёд, как бы обращаясь к залу: «Что-то не так?»

Смех волнами отливал вглубь зрительного зала и возвращался вновь. Наконец девушка, задавшая вопрос о песне, встала и крикнула:

– Обернитесь!