Кукушка на суку. Акт первый

Королевишна ушла, но стук её каблуков ещё долго отзывался болью в моём раздолбанном кем-то черепе. Впрочем, после её посещения у меня уже не было сомнений, чьих это рук дело.

Родители долго, но безрезультатно уговаривали меня вернуться в наш северный город. Поняв, что я упёрся рогом по-настоящему, мама спросила:

– И чем ты после выздоровления собираешься заниматься?

– Здесь? Ничем. Когда поправлюсь – уеду в Швейцарию.

– А там что ты будешь делать? – опешила мать.

– Лазать по горам, спать в шале и есть шоколад.

– Да…, видимо здорово тебя по голове шарахнули.

Но попасть в Швейцарию мне было не суждено. Деньги быстро подошли к концу. Визу мне не дали, естественно, без объяснения причин. С квартиры я съехал – она мне была уже не по карману. Ребята звали к себе, но там я был бы третьим лишним. Нет, четвёртым, если брать в расчёт сына Ланки. А в ближайшей перспективе вскоре мог стать уже пятым лишним. Поэтому сначала снимал однушку, затем студию… Но в конце концов пришлось переехать в квартиру старушки, которая сдавала комнату, а сама ночевала на раскладушке в кухне. Это было очень неудобно. Очень. И унизительно. Очень. Но я никак не мог устроиться на работу, а клянчить деньги у матери было ещё унизительней. Поэтому вариант с бабусей был предпочтительнее лавочек, вокзалов и детских площадок. Бабуся была человеком душевным и сострадательным. Она не напрягала с оплатой ни по размеру, ни по срокам. И даже подкармливала меня. Заживало на мне всё не так уж быстро, как хотелось бы. Переломы побаливали, голова кружилась, почки отваливались сразу, стоило их выставить на сквозняк или влить в них банку пива. Было жутко. Беспросветно жутко. Очень хотелось напиться. Постоянно хотелось. Если бы не повреждённые почки и печень, то точно бы спился. Но даже не употребляя ни грамма алкоголя, выглядел я, как конченный бомжара: жуткий цвет лица, непроходящие синячищи под глазами, длиннющие волосы, которых давно не касалась рука мастера. Тогда я посчитал, что попал в серьёзную передрягу. Теперь я так не думаю. Сейчас, точно зная, что такое настоящая передряга, я назвал бы ту «серьёзную передрягу»: передряжкой, передрюшкой или передрюнчиком. Но ситуацию, в которую жизнь меня тогда макнула по самые помидоры, я до сих считаю самой унизительной. Как всё быстро может поменяться! Уму не постижимо. Готов отмотать ленту своей жизни в любой момент, но только не в этот. Жутики! Настроение ноль. Здоровье – чуть выше нуля. И что оставалось делать? Все были против меня. Всё было против меня. Выхода не было видно вообще. Но, слава богу, что я привык делать всё вопреки обстоятельствам, наперекор им и назло самому себе. У тебя из рук всё валится? Тебе ничего неохота! Ты не видишь перспектив? Жизнь бьёт по голове так, что падаешь на пол? Упал? А теперь отжимайся. Смог подняться? А теперь попрыгай, снова падай и отжимайся! И я отжимался… Поставил с согласия бабуськи перекладину между стенами узкого коридорчика и стал подтягиваться. Вставал в шесть часов и два часа бегал в парке, занимался на бесплатных тренажёрах, которые добрые и мудрые люди расставили по всему Питеру. Отдельное спасибо им за это. Затем бежал домой под холодный душ. Далее звонил, ходил по адресам – но нормальной работы так и не нашёл. Естественно, иногда перебивался небольшими случайными заработками. Но это мало помогало в моей муторной ситуации. Было ощущение, что тень Королевишны ходит за мной по пятам и упорно, непрерывно строит мне козни.

Эпизод шестнадцатый

Надежда на возрождение

После расставания с Жанной прошло полгода. У Феликса и Светланы, или просто Ланы, родилась дочь. Я, естественно, был рад за них, но старался при этом своим унылым бесперспективным видом глаза им не мозолить. Чтобы никто не досаждал расспросами и советами, пришлось на всякий случай сменить номер телефона. Поэтому я очень удивился, когда после звонка в дверь бабкиной квартиры не услышал привычную болтовню двух-трёх старушек. Шаркающие шаги бабульки уперлись в мою дверь:

– Федя! К тебе пришли!

Странно. Кто мог ко мне притащиться в эту берлогу, в которой я так капитально залёг? За открытой мной дверью из-за плеча бабки выглядывало лицо Сухарецкой. По её виду было трудно понять с какой целью она здесь нарисовалась.

Я на всякий случай набросил на плечи хламиду цинизма:

– Чем обязан появлению в своём скромном жилище столь знатной дамы?

– Федька, не ёрничай. Роль простого парня, душевного и естественного, тебе больше подходит.

– Вы сами виноваты, Марина Юрьевна. Нельзя же так без предупреждения вваливаться в покои светского человека. У меня сегодня не приёмный день. Вот, – я обвёл руками комнату, – и прислуга ещё не прибиралась.

– Ничего, ничего, переживёшь, – она коснулась рукой плеча старушки. – Всё, милая, спасибо. Дальше я сама.

Сухарецкая зашла в мою обитель, закрыла за собой дверь и уже после этого спокойным взглядом медленно осмотрела комнату:

– Да уж, живёшь ты, прямо скажем, убогонько.

– Не в богатстве суть жизни.