Кукушка на суку. Акт второй

– Могло. Климат земли непрерывно меняется. Ледниковый период тоже окончился недавно, если не вчера, так позавчера. Большая часть Казахстана и всей Средней Азии была покрыта бесконечным количеством огромных и не очень огромных пресных озёр, оставшихся после таяния ледника. Пока земля нагревалась и с её поверхности сходили последние очаги гигантского оледенения, всё было хорошо. Влага испарялась в огромных количествах и дожди над этой территорией выпадали в избытке. Кроме того, величественное пресное море-озеро, заполнявшее несколько тысяч лет назад огромную Западно-Сибирскую равнину, переливало избыток влаги через Тургайскую лощину, расположенную чуть севернее Мангышлака, сюда на юг. По свидетельству арабских историков всего лишь несколько веков назад купцы Средней Азии, по реке, вытекающей из Аральского моря, приплывали в море Каспийское. Русло этой реки, которая до сих пор называется Узбой, хорошо известно и поныне.

Всё это я ей так долго рассказывал не для того, чтобы улучшить её исторические и географические познания, а для того, чтобы самому не думать о состоянии Сухарецкой. Я излагал лекцию, продолжая попытки влить как можно больше воды в организм Марины Юрьевны.

– Так вот, земля постепенно просохла и нагрелась, поэтому основные маршруты движения воздушных масс, насыщенных атлантической влагой, пролегли севернее этих мест. В наше время мы в России страдаем от избытка дождей, а всё, что южнее нас, иногда годами их не видит. Так и высох постепенно этот благословенный край, сады которого воспевали поэты Средневековья. Уже в нашу бытность на глазах у всех испарилось целое Аральское море. Его исчезновение не объяснишь только тем, что воды рек, в него впадающих, разобрали на орошение. Нет, это чушь собачья.

Мы ещё долго болтали обо всём и не о чём. Практически до самого утра. Время от времени я выходил на улицу, чтобы наполнить бутылку водой. Да, уж, ночи в Казахстане не очень тёплые, прямо скажем. В помещении было гораздо теплее. Всё-таки блок-бокс, внутри стен которого проложен толстый слой утеплителя, не так быстро нагревается, но и не так быстро остывает. Время от времени я включал фонарь для того, чтобы осмотреть помещение на предмет проникновения сюда пауков. Единственную явно видимую дыру, которая зияла в двери на месте замка, я заткнул найденной в мусоре тряпкой. Слава богу, что башка у меня в критических ситуациях не теряет способность мыслить рационально. Я обильно поил Сухарецкую практически всю ночь. Но под утро усталость взяла своё.

Проснувшись, я даже сразу не понял, где я и почему сижу на полу, опёршись спиной о металлическую стену. Начав вспоминать события предыдущего дня, я сильно пожалел, что всё это мне не приснилось. А мысль про сон, была одной из первых после пробуждения. Жаль, жаль, жаль. Виола тоже сидела на полу, подложив под мягкое место свою сумочку, но спина её не опиралась на стену. Она спала, низко склонив голову между колен. Очуметь! На что способен человек! Из неизвестной глубины памяти всплыли рассказы про войну, когда люди спали, двигаясь в строю, под непрерывную канонаду пушек. Что там с Мариной? Я коснулся её плеча и буквально взвыл, задрав глаза в потолок. Плечо было ледяным. Не просто холодным. А буквально ледяным. От моего воя и стонов проснулась Виола и, преодолевая упорство затёкших конечностей, испуганно вскочила. Её глаза были наполнены ужасом. Она ничего не сказала. Поняв причину моего воя, девушка тихо зажала лицо ладонями.

Так мы остались вдвоём. Одни, без вечной немного навязчивой заботы этого замечательного человека. Вечная ей память.

Эпизод двадцать первый

В пустыне чахлой и скупой

Я похоронил Сухарецкую в 10 метрах от скважины, на возвышенности у обрыва. Почему «я»? Потому что Виола всё время после нашего пробуждения стояла, как вкопанный истукан, как Родосский Колос. Она стояла у входа в вагончик, и мне приходилось постоянно её обходить. Я не сделал при этом ни одного замечания. К чему слова? Она не шелохнулась даже тогда, когда я протискивался мимо неё с телом Марины на руках. Перед тем, как завалить покойную камнями, я снял с неё лёгкую курточку, в которую она была одета и обувку. Ей они уже были не нужны, а нам пригодятся. Потом я долго стоял над могилой и неотрывно смотрел в то место, где под камнями должно было быть лицо несчастной женщины. Жаль нет музыки, цветов и обелиска. На нём я написал бы: «Здесь покоится Ангел во плоти, Человек-душа, отдавший всего себя без остатка нам, живущим и поныне».