Читаем Кукушонок, принц с нашего двора полностью

Услышав слова Магистра, Ахумдус круто повернула, и мы вновь подлетели к башне.

— Кто тут был, пока я спал? Умоляю вас, Ножницы, скажите правду! — спросил Магистр, шагнув в глубину комнаты.

— Никого, Магиструшка! — лязгающим лживым голосом ответили Ножницы. — Мы не отходили от тебя ни на шаг, все отгоняли надоедливых и глупых мух.

— Подлые Ножницы! — возмущенно прожужжала Ахумдус. — Но я еще посчитаюсь с вами.

Помолчав, Магистр громко сказал:

— Я верю вам. Нельзя предать человека, если он так вас любит…

Бедный Магистр, я вот тоже верю людям. Но кто я? «Простак», — как выражается Ахумдус. А ученейший человек должен бы знать, кому верить и кому верить нельзя.

Иначе к чему вся его ученость?…

Глава четвертая

ГОРОД ОДИНАКОВЫХ ЧЕЛОВЕЧКОВ

Ледяная тюрьма

Мы летели над площадью, от башни к ратуше. Под крылом Ахумдус показался странный город. Как он возник на пустой каменной площади, там, где только что не было ни одного строения? В сером холодном свете протянулись прямые улицы. По ним, между квадратными домами, маршировали, не сгибая колен, одинаковые человечки в серых мундирах, с барабанами и пиками.

Сквозь грохот барабанов послышалось шакалье завыванье:

Употребляйте только мысли плоские,Мысли плоские практичнее в носке!Вот он где, наш враг Турропуто!

Ахумдус стала круто снижаться, заходя на посадку, но не коснулась земли и, трепеща крылышками, неподвижно повисла в воздухе.

— Что с тобой? — спросил я.

— Не могу! — дрожащим голосом отозвалась Ахумдус. — Там «смерть мухам»!

Ей почудилось, будто улицы замощены клейкой бумагой.

Я пробовал переубедить ее, но она только отрицательно мотала головой.

— Делай, как хочешь, я прыгну сам, — вырвалось у меня.

Я прыгнул, еще в воздухе пожалев об этом своем поступке.



Упал на каменную мостовую, с трудом поднялся и, прихрамывая, пошел по одной из улиц.

Отовсюду слышались команды: «Ать-два!», «Р-равняйсь!»

Мне повстречались два одинаковых человечка.

— Как называется ваш город? — спросил я.

Отвечая, они говорили по очереди одинаковыми голосами:

— Это знаменитый «Город Одинаковых Человечков»!

— Всем известный город!

— У нас все одинаково — и люди, и дома.

— И это прекрасно. Ведь если бы не все было одинаковым, то появились бы различия.

— И для разных человечков понадобились бы различные мундиры.

— А для разноцветных домов — разные краски.

— И для разных мыслей — разные головы.

Снова донеслось завыванье Турропуто:

Смотрите только сны рекомендованные,Прокипяченные и расфасованные.Сны, которые сами рождаются,Строго-настрого смотреть воспрещается!

Я побежал на голос Колдуна, но скоро понял, что заблудился и кружусь на одном месте.

Из-за угла вышли еще два одинаковых человечка: они все тут ходили парами или в строю и почему-то с закрытыми глазами.

— Скажите, пожалуйста, как мне увидеть колдуна Турропуто?

— Нельзя увидеть то, что хочешь видеть, если видишь то, что есть! — сказал первый человечек.

— Закрой глаза, тогда ты увидишь то, что хочешь видеть, а не то, что есть, — сказал второй таким же голосом.

— Когда глаза открыты, то видишь то, что есть, лягушек например, а я ужасно не люблю лягушек.

— Или розы, а я не выношу цветов.

— Стоит только закрыть глаза и видишь то, что нужно.

— Или ничего не видишь, а это еще лучше.

— Или видишь сны, а это приятно.

— Или не видишь снов, а без снов спокойнее.

Раздался грохот тяжелых шагов. По длинной улице бежал Турропуто. Он был еще далеко, но заметил меня и остановился, давясь от смеха:

— Ха-ха-ха! Вот ты где, маленький негодяй! Тебе понадобился ключ от часов, которые наконец стали идти как следует — в прошедшие славные, ледяные, кровавые времена. — Турропуто похлопал себя по карману брюк, откуда высовывалась петушиная головка ключа. — Сейчас я возьму тебя в щепоть, придавлю, пока ты не взвоешь, и посажу в карман. Там темновато и душно, но ничего, лет через сорок ты привыкнешь, если не сдохнешь до того. А дурацкий уголек, который не гаснет, я швырну в самый глубокий колодец — пусть светит добрым мокрицам и благонравным водяным блохам. И веревочку, которая не рвется, я сожгу. Не будь ее, каменный Сильвер превратился бы в груду щебня — влюбленный щебень, хи-хи, а старикашка Ганзелиус с горя отправился бы на тот свет. Давно пора!.. Эй, одинаковые мерзавцы! Серые негодяи! Окружить! Схватить! Привести! Ать-два! Бегом арш!

Только что площадь казалась пустой, а тут отовсюду — из переулков, из домов, даже из земли — стали появляться одинаковые человечки.

Они строились в шеренги и с пиками наперевес бежали ко мне.

«Конец… Только Ахумдус могла бы спасти меня», — без всякой надежды подумал я и поднял голову, чтобы последний раз взглянуть на звездное небо.

И увидел Ахумдус!

Перейти на страницу:

Похожие книги

На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Сказки народов мира / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза