Кулаком и добрым словом

…сытно рыгнув, Кожемяка отвалился от стола. Разносолов гостеприимный хозяин не предлагал: угощал только зеленью и мясом, но мяса было много.

— Эх, — вздохнул Угрюм, — хлебушка бы еще! Я так по хлебушку соскучился! Болезь к нам ранней весной пришла. Отсеяться не успели. А семенное зерно во время болезни поели. Так с тех пор охотой и живу. Ну, огородик небольшой есть, зелень там, лучок, капустка. А хлебушек иногда по ночам сниться. И запах его как наяву. Бывало, проснусь с утра, а у меня мать с утра постоянно хлеб пекла, и кажется мне, что хлебом свежим пахнет.

Морозко резко встал, чуть не опрокинув животом стол, подошел к порогу, где грудой лежали дорожные вещи. Достал свой мешок и начал в нем копаться.

— Держи, — сказал он, возвращаясь к столу и протягивая Угрюму узелок.

Хозяин трясущимися руками развернул тряпицу.

— Хлеб! — с изумлением произнёс он.

Угрюм поднес горбушку к лицу и жадно втянул в себя запах хлеба.

— Чуть-чуть зачерствел, но ты его над паром подержи, отойдет, — посоветовал Морозко.

— Спасибо вам, люди добрые! — произнёс Угрюм, бережно заворачивая горбушку обратно в тряпицу. — Уважили старика!

— Ты, Угрюм, шёл бы к людям, а то сгинешь здесь в одиночестве, некому и похоронить тебя по-людски будет! — сказал Никита.

— Может и ваша правда, ребятки, — неожиданно согласился Угрюм, — но, привык я здесь. Тута всё моё, родное. А как еще на новом месте сложится? Боюся я!

— А ты не боись! — постарался приободрить Угрюма Никита. — Руки у тебя откуда надо растут, и голова варит, даром, что хмурый такой.

— Я угрюмый, — поправил мужик.

— А я чо говорю? Так что, собирайся, Угрюм, с утреца с нами пойдёшь. Я тебя к делу пристрою!

— Спасибо, хлопцы, но не могу я, — заупрямился мужик, — мне подумать надобно.

— До утра-то надумаешь? — спросил Кожемяка.

— Не-а, не могу я так быстро, — отнекивался Угрюм, — а дом, хозяйство…

— Какое к Чернобогу хозяйство? — перебил его Никита. — Ты да Подлиза — вот и всё твоё хозяйство! Неволить не буду: коли не хочешь сразу идти, даём тебе время до зимы. К зиме мы сюды вернемся. Неподалёку отсюда вещички кое-какие забрать, и тебя прихватим, если надумаешь. Да и помощь нам не помешает, — он подмигнул Морозке. — Так шо к зиме будь готов!

— Хорошо, — повеселел Угрюм, — а то я не могу взять всё и бросить. А к зиме, мож, надумаю. А сами вы, ребятки, чего дома не сидите? А, понимаю, дело молодое! Охота людёв посмотреть и себя показать! Верно?

— Не, Угрюм, не угадал, — хохотнул Кожемяка, — это долгая песня.

— А я вроде не тороплюсь, — ответил Угрюм, — да и вам спешить некуда, банька еще не натопилась. Опосля баньки медку попьём. Свежего.

— Эх, — почесал затылок Кожемяка, — с чего начать? Всего нас у отца пятеро…

* * *

Сознание вернулось к нему острой болью. Яркое свечение огненными иглами впивалось в привыкшие к тьме глаза. Закрыв их ладонью похожей на кисть скелета, он попытался встать. С большим трудом бывший бог вновь смог подняться на ноги. Немного оклемавшись, Мор отнял от лица руку и осторожно открыл глаза. Прямо перед ним на толстых золотых цепях висел хрустальный гроб. Падая, Мор зацепил покров, закрывающий волшебный саркофаг, и сейчас его чудесный свет освещал мрачную гробницу. Едва только взглянув на прекрасное лицо, он вспомнил всё. Ярость костлявой дланью, так похожей на его собственные руки, славило ему горло.

— Я отомщу, — прокаркала мумия, — всем отомщу!

Мерзко скрипя суставами, он стал подниматься по ступеням к трону, на котором провёл столько времени. Сколько же утекло лет с тех пор, как он затворился в гробнице? Мор не знал ответа на этот вопрос. Усевшись, он по привычке пошарил вокруг руками: чего-то не хватало.

— Меч! — вспомнил он. — Где мой меч?

Его уродливое лицо исказилось в новом приступе ярости. Низкий рев огласил пустынное подземелье. Но, наревевшись вдоволь, Мор сумел взять себя в руки.

— Значит, если кто-то взял меч, то воры за это время не перевелись! — размышлял он в тишине склепа. — Подлецы, лжецы, себялюбцы и прочее отребье, надеюсь, тоже. С ними проще карабкаться к вершинам власти и могущества. Воров позже найду и покараю, да так, чтобы другим не зазорно было воровать у самого Мора! Это мелочи. Сейчас главное поднабраться сил! В таком виде меня и куры загребут! Сил наберусь… Ящера просить не буду… Наберусь, а затем напомню о себе!

Ухватившись за подлокотники кресла, Мор резко встал. Тело натужно скрипнуло и отозвалось резкой болью.

— Плохо! — подумал Мор. — Осторожнее нужно двигаться! А то рассыплюсь горсткой пыли!

Он бросил последний взгляд на саркофаг и вышел в большую залу. Проходя мимо золота, Мор споткнулся о небольшую золотую фигурку. Он наклонился и поднял её. Это был маленький домашний идол. Идол Мора Великого. Как ни странно, но в этой безделушке чувствовались остатки былой силы, тогда как в нем самом ее не осталось ни капли.

— Да, немало домашних рабов забили возле этого идола, — задумчиво сказал Мор, впитывая тот мизер магии, что сохранился в идоле до сего дня.