Кульбиты на шпильках

К счастью, в моей спортивной жизни было мало таких ситуаций, когда мой тренер не смог со мной куда-то поехать. Но был случай, когда я всерьез испугалась и задумалась над тем, что и мне стоит поберечь своего спортивного «папу», — все-таки пятьдесят лет разницы в нашем возрасте не шутка. Однажды мы выехали с ним на поезде в Ленинград, где проводился чемпионат России. Почему-то ехали в разных купе. Выходим в Ленинграде, а мне говорят, что Бориса Васильевича увезла «скорая». Как — «скорая»? Куда? Зачем? И у меня тоже сердце прихватило. Я в ужасе… Некоторые тренеры наперебой предлагали мне свою помощь. А у меня непроизвольно потекли слезы — с родным для меня человеком что-то стряслось, а я не могу быть рядом, потому что должна выступать на чемпионате. Ведь на этом турнире я должна работать не только за себя, за нас обоих, и мои оценки — это результат нашего совместного творчества. И по его результатам будет формироваться команда…

Я в истерике позвонила маме: мол, Бориса Васильевича увезли в больницу, я не могу без него нормально подготовиться к старту, у меня ничего не получается, я не смогу выступать. И мама, как верный и самоотверженный борец, в тот же день сорвалась сама, собрала моего белгородского хореографа Ларису и выехала в Ленинград. На утро следующего дня я, как обычно, вышла на тренировку, у меня по-прежнему ничего не получалось. Да еще страх за тренера прибавился. Кое-как что-то поделала и снова со слезами на глазах ушла из зала. Брела в растерянных чувствах по аллее и вдруг увидела, что навстречу мне шел… мужик в противогазе! Впервые за несколько дней я рассмеялась: ведь не было тревоги «Газы!» и погода стояла прекрасная… А потом посмотрела в сторону гостиницы и увидела на крыльце свою маму и Ларису. Я подумала, что это сон, ведь только вечером я плакалась маме в телефонную трубку, а она уже здесь. Да еще и с Ларисой. «Ну, слава богу! — обрадовалась я. — Родные люди рядом, значит, еще не все потеряно…» Забрезжил лучик надежды.

Они, чтобы отвлечь от грустных мыслей, потащили меня гулять по городу. Но сначала позвонили Борису Васильевичу, и нам сказали, что ему гораздо лучше. После этого до конца дня мы гуляли, болтали, смеялись… А уже на следующий день я вышла на старт. Мама на меня вообще боялась смотреть. Раньше она ходила на все детские соревнования, в которых я выступала, болела за меня, помогала. А вот когда я уже выросла, в ней будто что-то перевернулось. И всякий раз, когда соревнования транслировались по телевизору, папа обязательно все внимательно смотрел, а мама находила себе тысячу дел на кухне, лишь бы не видеть, что и как я там вытворяю… И в тот день, в Ленинграде, когда я, воодушевленная ее приездом, вышла на помост, она хоть и была в спортивном комплексе, моральных сил, чтобы выйти на трибуны, ей не хватило.

И мама моей подружки Лены Грошевой в этот день взяла на себя роль связной. Моя мама скрывалась под трибуной, а Ленкина ей транслировала происходящее: «Люб, да все нормально. Прыгнула. Стоит. Выступила на брусьях. Четко, стоит. Вольные, Люб, стоит…» А потом как закричит: «Люб, она выиграла! Иди…»

В этот день я была на таком подъеме, что завоевала абсолютно все медали, которые там разыгрывались. И после этого поехала к Борису Васильевичу в больницу и ему, счастливому и довольному моим результатом, посвятила все свои медали этого чемпионата.

Я очень любила своего тренера. Конечно, у нас не все и не всегда было гладко. Когда друг с другом бок о бок проводишь многие месяцы, годы, десятилетия подряд, надоедаешь по полной программе.

И я никогда не поверю, что кто-то из спортсменов провел свое многолетнее общение с личным тренером без шероховатостей и конфликтов. Лет в семь — десять я, естественно, слушалась его во всем и у меня не было своего «я». Но я взрослела, и возникало недопонимание, особенно в переходном возрасте, когда он мне говорил одно, а я хотела все делать по-другому. А сколько раз ему приходилось выслушивать мои капризы, типа: «мне это плохо», «мне это не нравится», «я боюсь и не буду»… И он относился к этому спокойно, давая мне возможность самой наступить «на грабли». И любил приговаривать: «Пока тебя мордочкой в грязь не ткнешь, ты будешь стоять на своем. Зато потом быстро все понимаешь… Ведь я прожил уже столько лет, столько всего видел и вижу…» И я всякий раз с ним соглашалась, извинялась, и мы снова продолжали работать.

Но с возрастом я становилась все более и более упертой… Думала, что теперь мы уже и «сами с усами». Хотя до «самости» было еще ох как далеко! И я абсолютно точно знаю, что все мои ошибки и проигрыши были только из-за того, что я шла поперек предложений своего мудрого тренера. К сожалению, понимаешь это только потом, когда взрослеешь и умнеешь.

Глава девятая Роман с Олимпом