Кулинар

Они проехали на трамвае до конечной остановки и углубились в лес. Холодно, однако, здесь, на высоте восемьсот метров над уровнем моря, снегопада не было. Мараван приехал сюда в надежде увидеть бесконечное белое пространство, по которому он скучал со времени своей поездки в Энгадин. Но вокруг были зелень и коричневые стволы; только когда ветер разогнал туман, тамилец смог полюбоваться на ослепительно-белые холмы и леса вдалеке.

— Так меня учили, — ответил он на вопрос девушки. — Я никогда не сомневался в своей вере и не знаю никого, кто бы об этом задумывался.

Сандана, в своей стеганой куртке и надвинутой на лоб розовой шапке, походила на ребенка. Сходство это усугублялось тем, что, несмотря на серьезную тему разговора, девушка время от времени делала резкий выдох, чтобы полюбоваться выходяшим изо рта облачком пара.

— А я вот задумываюсь, — сказала она. — Когда живешь здесь с самого детства, приучаешься сомневаться во всем.

Мараван замолчал.

— Должно быть, это тяжело, — заметил он наконец.

— Сомневаться?

Он кивнул.

— Верить тоже непросто.

Навстречу им шла пожилая пара. Женщина как будто в чем-то убеждала мужчину, но, поравнявшись с Мараваном и Санданой, замолчала, и они приветствовали друг друга, как велит неписаный закон пешеходных прогулок.

Наконец Сандана и Мараван приблизились к развилке. Тамилец, не раздумывая, выбрал дорогу, поднимающуюся по склону, прочь от заснеженной низины.

Они не сбавили темп, хотя идти стало тяжелее. Поэтому паузы, сначала между предложениями, а потом и между словами, увеличивались.

— Все говорят, что война скоро закончится, — сказала Сандана.

— Надеюсь, — вздохнул Мараван.

— Поражением тамильцев, — добавила она.

— Лишь бы только закончилась.

— Вы вернетесь?

Мараван остановился.

— До сих пор я был в этом уверен. Но теперь, без Нангай и Улагу... А вы?

— Вернусь ли я? Но я никогда там не была!

Теперь дорога поворачивала вокруг поляны,

дойдя до середины которой Мараван с Санданой нос к носу столкнулись с неожиданно вышедшим из леса оленем. Зверь испуганно посмотрел на людей и побежал по склону. Там он остановился, глядя на путников сверху вниз.

— Может, это Улагу, — вздохнула Сандана.

Мараван посмотрел на девушку и заметил, что она улыбается. Тогда он поклонился в сторону оленя, сложив ладони. Сандана повторила его жест.

С белого неба летели снежные хлопья.

Апрель 2009

48

Некоторые блюда эротического меню, занимающие у повара особенно много времени, можно приготовить заранее. Например, конфеты хорошо хранятся в холодильнике. Туда же можно положить и полоски из машевой муки, которые нужно долго высушивать в духовке. А эссенция из роторного испарителя не испортится, если ее держать в герметично закупоренном сосуде.

Мараван занимался заготовкой блюд впрок, когда в дверь его квартиры позвонили.

Открыв, он разглядел в полумраке лестничной площадки высокую фигуру Македы.

— Не волнуйся, кроме соседа со второго этажа, меня никто не видел, — улыбнулась девушка, встретив испуганный взгляд тамильца.

— Этого вполне достаточно, — проворчал он, пропуская ее в квартиру.

Македа сняла пальто, под которым оказалось национальное эфиопское платье.

— Я решила, что такая одежда больше подходит для вашего района, — объяснила она.

— Чего ты хочешь? — спросил Мараван.

— Прежде всего твоего замечательного белого чая, — ответила Македа, — вряд ли у тебя есть шампанское.

Мараван имел в виду совсем не это, и вряд ли Македа поняла его неправильно. Тем не менее он кивнул.

Она последовала за ним на кухню и обратила внимание на конфеты на разных стадиях готовности, разложенные на столе.

— Это для меня и Дальманна? — поинтересовалась эфиопка.

Мараван кивнул, заливая в чайник воду.

— Можно? — Она показала на пряную глазированную раковину из нутовой муки.

— Но только одну, они у меня наперечет, — разрешил Мараван.

Он достал из буфета две чашки с блюдцами и поставил их на поднос.

Македа выбрала одну раковину и надкусила.

Вскоре вода закипела. Мараван заварил чай и пошел с подносом в гостиную.

Дипам на домашнем алтаре горел, и в комнате стоял приятный запах сандалового дерева. Курительную палочку Мараван зажег во время своей последней молитвы. Перед алтарем стоял снимок с убитыми мальчиками-солдатами. Македа разглядывала его, пока тамилец накрывал на стол.

— Который из них? — спросила она.

— Первый слева, — ответил Мараван, не повернув головы.

— Совсем ребенок, — вздохнула Македа.

— Он хотел стать поваром, как я.

— И, безусловно, был бы хорошим мастером, — добавила Македа.

— Конечно.

Тут тамилец наконец посмотрел на фотографию.

— Это просто несправедливо, — прошептал он прерывающимся от слез голосом.

Македа кивнула.

— У меня была кузина, — сказала эфиопка. — Она хотела стать медсестрой. В десять лет ее призвали на войну. И вместо того чтобы лечить и ухаживать за ранеными, она училась управляться с «Калашниковым»... Ей не исполнилось и двенадцати...

Голос Македы задрожал. Мараван положил ей руку на плечо.

— За свободную Эритрею...

Она как будто попыталась засмеяться, но в результате разрыдалась.

Оба сели и сделали по осторожному глотку все еще горячего чая.