Кулинарная книга каннибала

Массимо идет к месту казни: его ведут со связанными руками, грубо толкая, по длинному сырому коридору, он переступает порог коричневой железной двери, выходит на пустынный тюремный плац, в полуденном небе солнце цвета горчицы едва прогревает воздух. Как всякий преступник, не имеющий права на помилование, Массимо делает шаг, затем еще один, он едва передвигает ноги, и расстрельная команда ставит его перед изрешеченной пулями кирпичной стеной. Здесь его оставляют одного, как кол в степи, лицом к своим палачам. И за этот гнетущий момент, пока он слышит угрюмый голос лейтенанта, командующего казнью, перед его глазами пролетают образы его жизни, словно буря красок и форм, воспоминания смешиваются без всякого порядка и логики, и крик ужаса топит его под черным смердящим капюшоном.

Ренцо оставили в живых, его приговорили к пяти годам заключения в тюрьме Ушуая, но после пыток, которые он вытерпел, остались тяжелые незаживающие раны, и его перевели в тюремный лазарет. Фельдшеры нехотя осмотрели его; фанатизм убивает здравый смысл и разъедает душу. Незаживающие раны пожирали плоть Ренцо, через несколько недель гангрена поразила правую руку, и ее ампутировали. Ренцо очнулся в операционной, перепачканный собственной кровью, его охваченное жаром тело тряслось, а свора кошмарных снов кусала его память и сердце. Он столько раз терял сознание, что у него исчезло представление о времени и своем навсегда искалеченном теле.

Через два месяца из-за резко ухудшившегося здоровья Ренцо смягчили наказание и отпустили на свободу. Он появился в «Альмасене», потеряв в весе десять килограммов, с культей в грязной потрепанной повязке. Его все еще била дрожь, сотрясавшая его плоть и кости, он передвигался с вялой неловкостью нищих. Мария встретила его с истерзанными плачем глазами, она не знала: это кающийся призрак или вырвавшееся из подземелий приведение. Она осторожно обняла Ренцо, с трудом протащила через столовый зал, взобралась с ним по главной лестнице, ввела его в комнату, там аккуратно раздела. Потом отвела в ванную, обмыла его тело теплой водой с жасминовым мылом. Это была нежная и молчаливая церемония: руки и глаза женщины скользили по израненной коже мужа. Промокнув тело Ренцо полотенцем, она одела мужа в пижаму, благоухающую сухими веточками фиалок, уложила его в кровать, зажгла белую свечу с миндалем перед ликом Лурдской Девы и погасила свет, чтобы Ренцо отдохнул от страданий. И пока он спал, она осыпала его ласками и трепетными поцелуями, шептала ему на ухо о чудесах любви, и так день за днем она — вместе с маленьким Федерико — заботилась о нем.

В начале апреля, когда задули холодные южные ветры и появились летающие вдоль побережья кормораны, страдания Ренцо окончились агонией. На рассвете 12 апреля 1931 года он тихо умер, тело его била дрожь. Глаза остались открытыми. Жизнь покинула его, когда он лежал на руках у жены, сын смотрел на него застывшим взглядом.

«Альмасен» закрыли по указу городской управы на следующий день после того, как военный патруль забрал Массимо и Ренцо Ломброзо. Окна здания оставались наглухо закрытыми, двери открывались, только когда Мария с сыном выходили на улицу и возвращались обратно, запахи кухни растворились, как колечки дыма, золотистый свет, освещавший таверну, погас, звон посуды и столовых приборов затих, исчезло ласковое и возбуждающее аппетит тепло, которое исходило от духовок и плит. И всего за несколько недель кухонный уголок превратился в воспоминания, переставшие биться своим собственным ритмом.

Осталось несколько свидетелей тех смутных времен, трагедия семьи Ломброзо рассказывалась в Мар-дель-Плате вполголоса. Клиенты не являются в обязательном порядке друзьями, и стольким людям все равно, что у соседей несчастье. Лишь немногие члены Социалистической партии пришли к вдове, чтобы предложить помощь и утешить, тактичные сердечные визиты были своего рода бальзамом посреди этой безымянной чумы, жертвой которой стало и семейство Ломброзо.

У Марии и Федерико остался небольшой капитал, заработанный в «Альмасене», так что они могли жить в заточении в огромном доме без денежных поступлений, пока снаружи на улицах города фашисты продолжали охоту. Постепенно мать и сын залечивали раны, дезинфицировали разбитые сердца, понимая, что страх должен обернуться безумной надеждой и надо или пережить ад при жизни, или смириться со своей смертью: пуля в висок, петля на виселице, выстрел в темноте одинокого отчаяния.