Культ войны (СИ)

Линн не тратила времени зря. Ухватив топор у самого лезвия, она бросилась вперед, в надежде завершить начатое, но не рассчитала силу рывка, в момент очутившись слишком близко. Линн захрипела, когда механические пальцы с силой сжали ее горло. Жестоко улыбаясь, Рандгрид медленно поднялась на ноги, не ослабляя захвата. Линн билась, силясь достать противницу оружием, но та лишь немного сжала пальцы, и глаза Линн закатились, топоры выпали из ослабевших рук. Рандгрид поднялась в полный рост, приподняв Линн над ареной на вытянутой руке: еще секунда, и она сломает ей шею.

Я резко выдохнул и, молясь, чтобы мои догадки оказались правдивыми, помыслил, силой придав образу достоверность: один из старкадов с выражением дикой ярости на лице поднимает ее собственную вибросекиру с песка и, сделав два широких шага вперед, замахивается оружием, чтобы снести предводительнице голову.

Рандгрид дернулась, не понимая, откуда взялось видение, и, выпустив Линн из своей хватки, бросилась в сторону, уходя от предполагаемого удара. В ту же секунду я увидел, как ее глаза расширились от осознания, взгляд на мгновение остановился на мне, тут же метнувшись к Линн, чтобы встретить свою смерть.

Как в замедленной съемке, я видел, как Линн резко дергает плеть, оставляя на теле глубокие порезы. Как вскидывает руку, превращая плеть в меч. И как, бросившись вперед, буквально насаживает Рандгрид на клинок. Стоило окровавленному лезвию вынырнуть из спины, как я, повинуясь внезапному озарению, Силой устремился в умирающее сознание Рандгрид, погрузившись в безумный калейдоскоп образов, обрывки панических мыслей, боли, гнева, страха, отчаянного желания жить… Водоворот становился всё стремительнее, мысли всё бессвязнее, меня затягивало, и я уже не различал, где моя боль, а где агония умирающей женщины, но боролся, из последних сил боролся, выискивая, считывая нужные сведения… и вырвался за секунду до того, как всё поглотила тьма. В то же мгновение бездыханное тело Владычицы Битв Рандгрид упало на мелкий песок, а я, игнорируя дикую головную боль, активировал меч и ступил на арену.

Линн опустилась на колено рядом с телом, держась рукой за горло, истекая кровью. Она не видела, как охранницы беззвучно бросились вперед. Не слышала, как двое из них начали прицельно стрелять по ней из бластеров. Они умерли первыми, когда Сила, холодная Тьма, что по капле наполняла меня с самого начала боя, — вместе с презрением, страхом, яростью, гневом, — вырвалась на свободу. Бластерные заряды замерли, не долетев до Линн, и полетели обратно, найдя новую цель: тех, кто их выпустил. Охранницы замерли на секунду, увидев смерть товарок, а я шел быстро, и вот уже я стою между ними и Линн. Они бросились на меня, и те, что порасторопней, нашли быструю и чистую смерть от моего меча: одна упала, пронзенная красным лезвием, другая подскочила слишком близко, и я снес ей голову бритвенно острым крылом гарды своего меча.

Оставшиеся восемь девушек перегруппировались и начали наступать полукругом, медленно расходясь в стороны, — пытались окружить. Очевидность их маневра всколыхнула Силу во мне: Линн ранена и беззащитна сейчас. А я же обещал, что она не пострадает! Внезапно вспомнилось то пробуждение на Величии: тепло, покой… и ее имя.

Я бросил меч на песок. Следом полетела перчатка. Потянулся внутрь себя — так глубоко, как только мог достать. А потом еще дальше, превозмогая боль, ломая все преграды. И лишь достав до самого дна, будто бы оттолкнулся, выплескивая Силу, необузданную энергию наружу. Молния, что сорвалась с моих пальцев, прошлась по охранницам светящимся серпом, выкручивая конечности, заставляя выгнуться дугой, вплавляя в податливые тела раскаленный металл доспехов. Секунда, и всё было кончено. Вместо грозных воительниц, что мгновение назад слаженно наступали на противника, взметнувшийся песок арены оседал на покалеченные тела молодых девушек, ставших сначала жертвами экспериментов безумного садиста, а потом игрушками в руках не менее безумной наемницы — то, что я увидел в умирающем разуме, всё еще стояло у меня перед глазами. Им нельзя было помочь — девушки Силой не владели, их психика была повреждена бесповоротно. Они бы погибли так или иначе, разрушая всё вокруг и друг друга. Но меня это не оправдывало. От тяжести осознания того, что я только что сделал, у меня подкосились ноги. Усилием воли я заставил себя стоять прямо.

Мертвую тишину в пещере пронзил сначала тихий, но постепенно набиравший силу крик даже не боли — агонии. Некоторые девушки были еще живы. А я, тот, кто сотворил это ужасное с ними, стоял столбом, не в силах сделать шаг, чтобы завершить их мучения. Так и стоял, глотая слезы под маской, а к первому крику присоединялись еще и еще. Одна из девушек высоко, по-детски жалобно всё повторяла и повторяла одно и то же слово, судорожно сжимая в кулаке уже бурый от крови песок арены. Лишь спустя пару секунд я разобрал, что она говорила: «Мама».