Культ

Он оглянулся. Крупская сидела в углу за рабочим столом и смотрела в окно.

– До свидания, Света.

– Ага. Пока.

Он плотно прикрыл за собой дверь, перевел дух, быстро прошел коридор и вышел на лестницу. На один пролет впереди него спускались вниз трое мальчишек из седьмого класса: Даниил, Женя Зотов и третий, Макс, которого Аркадий Леонидович едва узнал – лицо паренька было в раздувшихся синяках, нос распух, а один глаз заплыл и налился нехорошей багровой чернотой.

– Добрый вечер! А что это вы делаете в школе так поздно?

– Здравствуйте, Аркадий Леонидович! – вразнобой поздоровались мальчики. Макс и Женя продолжали спускаться, чуть ускорив шаги, а Даниил неуверенно остановился, глядя на преподавателя.

– А мы тут сидели, разговаривали… мы иногда здесь, на четвертом этаже, собираемся, просто так…

– Понятно, – сказал Аркадий Леонидович. – Как работа над рефератом для олимпиады? Ты сегодня пропустил дополнительное занятие.

– Хорошо, – закивал Даниил. – Отлично. Работа движется.

Повернулся и заспешил вслед за товарищами.

Крупская еще минут десять сидела у себя в кабинете, тупо глядя в окно и стараясь справиться с чувствами, которые раздирали ее изнутри и название которым она затруднилась бы подобрать. Она с трудом сдерживалась, чтобы не расколотить вдребезги бокалы с остатками коньяка, да и саму бутылку впридачу, не вышвырнуть в окошко прямо через стекло вазы с цветами, не разодрать в клочки самодельные поздравительные открытки, в конце концов, просто не заорать, колотя кулаками по столу, по стенам и креслам. «Сука, – думала она, глядя на деревья, судорожно размахивающие ветвями, как будто незримый инфернальный кукловод прицепил к ним невидимые нити и дергал что было силы. – Вот сука. Тварь. Все твари».

Она встала, выдохнула, еще раз поправила волосы, вышла из кабинета и вздрогнула. Рядом с дверью, вытянувшись у стенки и понурившись, стояла Лапкович. Она посмотрела на Крупскую, робко, просяще ей улыбнулась, и произнесла:

– Светлана Николаевна, а я вас жду.

– Чего тебе, Лена?

Менее всего Крупская сейчас была расположена к разговорам, а тем более с этой склонной к нытью, преждевременно состарившейся теткой.

– Я хотела сказать вам спасибо, – проблеяла та. – За то, что вы поговорили с ребятами, чтобы они снова ходили ко мне на уроки.

Крупская почувствовала, что хочет ее убить.

– Знаешь, Лена, – медленно начала она, – если бы ты не была такой размазней, то справилась со всем бы сама.

Лапкович открыла рот. Глаза ее немедленно стали наполняться слезами. Крупская брезгливо сморщилась.

– Вот что ты рыдать опять собралась? Ты всю жизнь рыдаешь. Вместо этого лучше бы свои проблемы семейные решала, а не сидела годами с этим твоим так называемым папашей в одной квартире.

Светлана Николаевна почувствовала, что ее начало нести, но сдерживаться не собиралась.

– Всю жизнь только и делала, что терпела и плакала. Думаешь, что тебя вот такую кто-то будет уважать? Никто не будет, а уж дети тем более. Я еще удивляюсь, как они и раньше вообще к тебе на уроки ходили, а еще с сыном твоим общались, которого его мамаша от собственного отца родила!

Елена Сергеевна отшатнулась так резко, что ударилась спиной о стену. Лицо ее, уже начавшее краснеть от подступающего к горлу плача, резко побледнело. Она вытянула вперед руку – то ли защищаясь, то ли в немой просьбе замолчать, прекратить, но Крупскую было уже не остановить:

– Ты считала, что никто не знает, что ли? Да все знают прекрасно, вся школа, что ты сына родила от своего папочки, которого тот дедом звал! И после такого ты еще продолжала с ним в одной квартире жить, на его шее сидеть и ребенка заставлять на все это смотреть! Могу себе представить, что у вас там творилось в доме! Неудивительно, что теперь твой мальчишка устраивает разборки на перемене! Наследственность-то сказывается! И еще смеешь страдалицу из себя изображать: ах, ко мне никто на уроки не ходит! Да чему ты можешь детей научить, Лена?!

Та резко шагнула вперед и взмахнула рукой. Крупская не шелохнулась.

– Ну давай, – сказала она. – Попробуй.

Несколько секунд они молча стояли друг против друга. Потом Елена Сергеевна повернулась, сорвалась с места и побежала прочь. По лестнице, удаляясь, эхом застучали шаги.

– Дура, – негромко сказала Крупская. – Конченая. Ничтожество.

Ей нужно было в уборную: освежиться и привести себя в порядок. Она прошла до конца коридора, открыла ключом дверь учительского туалета и вошла внутрь. Из-за двери зашумела вода.