Культ

Не было только его приятелей. После драки в пятницу более или менее ровное отношение у одноклассников сохранилось только к Даниилу; Макс, разбивший несколько носов, поставивший с десяток фингалов и отправивший в больницу с сотрясением мозга Пашу Мерзлых, видимо, счел за благо не появляться на похоронах; Женя, изящно исчезнувший во время побоища, все-таки получил свое в тот же день в гардеробе: не очень сильно, но достаточно ощутимо, чтобы сделать определенные выводы. О Роме и говорить было нечего.

Священник распевным басом читал непонятные слова молитв; ему вторил хор; многие крестились и кланялись, и Даниил сам не заметил, как тоже стал повторять эти движения: рукой ко лбу, к животу, а потом направо и налево, на плечи. Отец покосился на него и нахмурился. Даниилу стало неловко, и оставшуюся часть службы он простоял неподвижно.

Потом все поехали на кладбище. Оно располагалось на восточной окраине города, почти точно напротив того места на западе, где в земле притаилось зловещее капище. Местность вокруг тоже была пугающе схожей: плоский широкий пустырь, кромка черного леса и серое пустое море, правда, гораздо дальше от кладбища, чем от заброшенной стройплощадки. Никаких склоненных в меланхоличной задумчивости вековых деревьев, старых склепов и белоглазых мраморных ангелов; только голое поле, утыканное крестами и памятниками. Даниил подумал, как, должно быть, грустно и одиноко здесь тем, кто остается в могилах, когда живые уходят.

Дождь усилился, посыпался вниз крупными тяжелыми каплями. Вокруг зашептали: «Погода плачет». Ветер с моря выворачивал зонтики наизнанку и срывал синие капюшоны дождевиков, надетых поверх пальто и курток. Даниил сразу продрог: на нем было тонкое шерстяное пальто, как у папы, и новый черный костюмчик с белой рубашкой и галстуком. Мама увидела, что он дрожит, и укутала его шею теплым шарфом.

До места захоронения идти пришлось долго. Под ногами расползался мокрый песок. С двух сторон дорожку окружали могилы; на некоторых из них стояли большие памятники в виде покрытых патиной черных плит, с которых смотрели фотопортреты молодых людей в спортивных костюмах и с ключами от «Мерседесов» в руке.

Тринадцать глубоких могил зияли провалами в песчаной глинистой почве. Смотреть было страшновато. В голове замелькали ассоциации с другой ямой на противоположной окраине и с пластмассовой куклой, прикопанной и придавленной камнем. Неподалеку виднелся свежий холмик с новым деревянным крестом и увядшими венками – могила мальчика, сына учительницы математики.

Даниилу захотелось, чтобы все кончилось поскорее, но церемония затянулась. Многие решили произнести прощальные речи. Хуже всего пришлось мэру: Даниил видел, что он не испытывает никакого желания говорить, но положение обязывало сказать что-то даже сейчас.

– Я сегодня хороню дочь, – выдавил он. – И понимаю, как тяжело всем, кто потерял своих близких. Я сделаю все для того, чтобы облегчить бремя вашей скорби.

Провел рукой по покрасневшим глазам и добавил:

– Прощай, дочка. Прости, что не уберег.

Наверное, это была его лучшая речь за все годы правления городом. Во всяком случае, сейчас абсолютно все были с ним единодушны.

Потом выступали другие: родственники, друзья и знакомые. Все рассказывали, каким прекрасным человеком был покойный, каким замечательным другом или подругой, как всем будет его или ее не хватать. Расписывали таланты, достоинства и удивительные душевные качества. Многие плакали. Завуч «единицы» Светлана Николаевна произнесла проникновенную речь о духовности и ее важном значении в жизни каждого человека, а начальник полиции Михальчук пообещал принять меры, чтобы такие трагедии не повторялись.

К тому времени, когда речи закончились, все уже замерзли, промокли, устали и хотели домой. Священник, тоже приехавший на кладбище, взмахнул кадилом и негромко запел:

– Со святыми упокооооой…

Это был самый тяжелый и страшный момент похорон. Заупокойная песнь звучала как знак окончательности происшедшего, будто бы возвещая: вот теперь точно все. Гробы медленно поползли вниз. О деревянные крышки со стуком ударились комья земли. Общий плач усилился и превратился в многоголосое, надрывное рыдание. Какой-то женщине стало плохо, и ее с трудом оттащили в сторону. Кто-то пронзительно закричал. Даниил почувствовал, как подступившие слезы защипали глаза. Он несколько раз моргнул, прогоняя влажную пелену, и неожиданно увидел прямо перед собой Лилю. На ней был длинный серый плащ, наглухо застегнутый под горлом, рыжие волосы покрывал черный платок. Пальцы испачканы мокрым песком.

– Привет, – поздоровался Даниил.

Лиля молча кивнула.

– Прими мои соболезнования, – сказал он. Прозвучало серьезно и по-взрослому.

Губы у Лили задрожали, скривились, и она отвернулась.

– Я очень сочувствую, правда, – добавил Даниил и прикоснулся к ее перепачканным пальцам.

– Спасибо, – шепнула она.