С грозным шумом проносится буря по первобытному лесу. В смятении и страхе ищут птицы свои привычные убежища, и толпа дикого вида мужчин, пробирающихся в темноте лесной заросли, все чаще посматривает вверх, повидимому, не менее напуганная явным бунтом в природе, чем животные существа, которых она только что преследовала. К вою и реву ветра примешивается грохот быстро надвигающейся грозы; сверкают молнии, все быстрее раздаются за вспышкой молнии ужасные удары грома, подобные взрывам гранат. Вдруг вся картина озаряется ярким светом; вспышка молнии и удар грома сливаются вместе; как вкопанные, останавливаются люди, чтобы в ближайшее мгновение в бессмысленном страхе броситься врассыпную. Лишь спустя значительное время, когда только отдаленные слабые раскаты свидетельствуют о возмущении стихий, они медленно собираются на старое место. Но какое зрелище открывается теперь их глазам! Как огромная огненная колонна, стоит, охваченный ярким пламенем, один из лесных гигантов среди своих счастливых товарищей! Он уплатил свою тяжелую дань времени и совершенно высох; его, так высоко поднимавшегося над зеленой кровлей, поразила молния. Долго борется страх с любопытством в груди мужчин, пробирающихся в лесной чаще; наконец, чувство любопытства превозмогает и все ближе и ближе привлекает их к необыкновенному явлению. Когда же дерево обрушивается, и от пылающего костра остается лишь большая груда раскаленных и тлеющих головней, люди решаются приблизиться к пламени; в холодную ночь, наступившую тем временем, они с удвоенным удовольствием ощущают теплоту упавшего, догорающего гиганта и наполовину безотчетно подкладывают подобранный сухой хворост, как только огонь обнаруживает намерение ослабить свое благодетельное действие.
Вот одно из тех многочисленных воззрений на порабощение огня, которые были распространены среди нас, особенно в истекшие десятилетия. Рассмотрим бегло главнейшие из остальных теорий. Ближайшая из них для своего уяснения требует того же поля действия и таких условий обстановки, что и первая. Вверху бушует такой же ветер, внизу пробираются те же или иные подобные им люди; отсутствуют лишь гром и молния. Зато один человек вдруг замечает, к своему безмерному удивлению, что из вершины дерева, стоящего одиноко и потому особенно сильно раскачиваемого ветром, поднимаются облачка дыма; они становятся все гуще и гуще, пока, наконец, не вспыхивает веселое, яркое пламя. Люди стоят в раздумьи; так и видишь, как эти неустрашимые охотники первобытной эпохи прикладывают палец к носу; глубокая серьезность написана на их глубокомысленных лбах. Наконец, лицо вождя озаряется яркой улыбкой просветления — он нашел решение загадки. «Разве вы не видели» — обращается он с широким вопрошающим жестом к своим спутникам, привыкшим всегда и всюду с почтительным изумлением взирать на своего вождя, — «разве вы не видели, как там вверху, прежде чем кроваво-красный дух выскочил из дерева, ветки терлись одна о другую? Из трения возникает теплота, а там, где тепло, в конце концов, появляется и огонь; то, что вы видите наверху, — и есть огонь».
Такова вторая теория. Она хочет одним ударом убить двух зайцев: люди обнаруживают, кроме того, полезную сторону открытого явления. Мы без труда могли бы воспроизвести дальнейший ход событий: так же, как и в теории молнии, раздумывавшие люди позже располагаются вокруг тлеющих остатков сгоревшего дерева, греются возле него, с довольными улыбками поедают поджаренные плоды и т. д. С другой стороны, теория эта претендует на объяснение открытия способа добывать огонь: видя возникновение огня при трении ветвей, человек приходит к мысли, что можно из ничего получить огонь аналогичным действием, — таким же трением одного куска дерева о другой. Отец этой гипотезы — знаменитый языковед и исследователь мифов Адальберт Кун; в течение целых десятилетий теория эта умножала его славу — так, часто приписывалась она ему устно и печатно. Ныне, когда мы так ушли вперед по сравнению с человечеством 1859 года, мы снисходительно улыбаемся над этим продуктом профессорских размышлений за письменным столом; и в самом деле, гипотеза эта слишком явно носит отпечаток чистейшей спекуляции, чтобы теперь, в век строго опытных и наблюдательных наук, можно было принимать ее всерьез. Но в то время она представляла известный шаг вперед, ибо вообще стремилась определенным образом решить вопрос. Во всяком случае, она все же является более правдоподобной, чем следующая теория.