Культура древнего Рима. Том 1

Исходя из взаимосвязанности всего в мире, Плотин признавал и воздействие на все совершающееся светил, однако видел только их благое Влияние, поскольку, будучи богами, они, по его мнению, не могли вызвать зло, порождаемое неспособностью воспринять добро. Признавал он также действенность молитвы и магии, привлекающих силы, исходящие от светил, и влияющих на демонов, особенно более близких к земле и подверженных аффектам (Ibid., XXVIII, 182; 208; 216; 221; 225; 229–233; II, 37; 81). Небесные боги, в отличие от демонов, не аффицируемы, так как в них ум пребывает в самом чистом виде, они знают все, вечно созерцают прекрасный мир идей, мудрости, истинного бытия, где нет ни сомнений, ни заблуждений, где все ясно и прозрачно. Этот мир — единство всего сущего, поэтому и боги, и все их силы представляют единство и целостность (Ibid., XXXI, 20; 24; 37–38; 57; 71). Боги органически включались Плотином в его теорию мироздания. Высшая, непричастная материи душа — это Афродита Урания, дочь Кроноса, мать Эроса, воплощавшего в себе ее энергию, стремления, созерцание. Второй Эрос связан с мировой душой: это демон, живущий также в душе — Афродите каждого человека, внушающий ему стремление к добру. Демоны стоят между богами и людьми. В мире идей существуют только боги, их отображают боги видимого мира, связанные с ними, как блеск со звездой. Демоны подчиняются богам, и среди них тоже существует своя иерархия. Они, как и второй Эрос, происходят от мировой души, получают тела из воздуха и огня и ведают отдельными вещами (Ibid., L, 21; 51–66).

Плотин выступает против гностиков (Ibid., XXXIII), возражая против их попыток ввести вместо простого соотношения: верховное благо — ум — мировая душа, сложнейшую иерархию различных сил и эманации высшего божества. Возражает он и против противопоставления благого бога злому материальному миру, то ли созданному злым творцом-демиургом, то ли возникшему в результате какой-то вины, ошибки одной из духовных сил, вошедших в контакт с материей. Материя, говорил Плотин, не лишена божественного начала, так как божественное присутствует во всем. Наш мир — прекрасное отображение мира идей, постигаемого именно через красоту видимого космоса, ибо, видя как он прекрасен, нельзя не понять, как совершенен его первоисточник. Мир не создан и не погибнет, так как его вечно творит мировая душа. Нельзя считать, что в мире царит несправедливость из-за того, что несправедливо распределены материальные блага. Добродетельного, мудрого, углубленного в свой внутренний мир человека это не задевает. Боги могут покарать человека за злые дела в прошлом воплощении; зло могут творить и те, кто стремится к добру, но заблуждается и обращается против других людей, но зло само несет в себе наказание: оно вредит душе и заставляет ее опуститься на низшую ступень. Люди сетуют на то, что злые — правители и господа, а хорошие — рабы, но, во-первых, они должны помнить, что занимают среднее место менаду богами и зверями, a значит, и не могут всего понять, а во-вторых, если они не борются со злыми, то сами виноваты, уподобляясь овцам, пожираемым волками. Побеждает не тот, кто молится, a тот, кто сражается. Господство злых покоится на трусости подчиненных, и справедливо, что боги не вступаются за слабых, нарушающих их волю. Зло не абсолютно, оно лишь недостаток мудрости и добра, низшая ступень, и ничто не мешает подняться на высшую. Зло и полезно, так как борьба с ним закаляет добродетель. Зло необходимо в общем миропорядке, как необходимы тени на картине. В план мироздания входит не только настоящее, но и прошедшее, и будущее; зло в настоящем может обернуться добром в будущем. Однако, хотя зло необходимо, совершающий злые поступки несет за них ответственность, так что наша воля и выбор решения свободны. Плохие господа станут рабами, богачи бедняками, убийцы — убитыми. Так проявляет себя неизбежность — Адрастея, и в ней истинное право и мудрость (Ibid., XLVII, 27;31; 37; 51;'56; 70–73; 76; 86, 93; 129).