Культура древнего Рима. Том 1

Познание мира, космоса и правящих им законов должно было способствовать познанию его отображения — города, познанию места человечества и человека в микро- и макрокосме и, соответственно, обоснованию его долга повиноваться законам того и другого и — опять-таки — достичь счастья и совершенства. Недаром сама добродетель воспринималась как результат знания, науки. И целью науки было использование ее достижений не столько для удовлетворения экономических потребностей, а именно для того, чтобы привести человека к добродетели и счастью. Точкой ее приложения была не техника, а гражданин, человек. И именно в Риме внимание к человеку, как органической составной части мироздания, особенно очевидно. Цицерон и Гораций утверждали, что поэт и оратор обязаны изучить характер и, как мы бы сказали, психологию каждого изображаемого ими персонажа, учитывать его возраст, нрав, занимаемое им положение и обусловленные этим права и обязанности. Римские скульптурные портреты дают нам целую галерею типов, характер и психология которых чрезвычайно ярко выражена. Для римских стоиков каждый человек, будь то сенатор или раб, являлся носителем божественной искры, логоса, частицы мировой души и мог достичь мудрости и добродетели. Идея гражданства как коллектива сочеталась с уважением к индивиду, признанием его значимости. Поэтому представитель любого философского направления считал своим долгом научить слушателей и читателей, как себя усовершенствовать и стать счастливым.

Конечно, такая цель римской науки столь же отличалась от целей современной науки, сколь отличается общество нового времени, эту науку создавшее, от общества, в котором жили и трудились мыслители античного мира. Но различие между двумя, в какой-то мере сходными феноменами еще не дает основания утверждать, что один из них вообще не существует.

С некоторыми чертами психологии римлян связано и их отношение времени и пространству, или, вернее, к своей истории и к расширению своей державы. Как сочетались представления о несомненном, например для современников Августа, прогрессе по сравнению с «временами предков» со столь высоким уважением к этим временам и преклонением перед их установлениями, в принципе остававшимися нормой, регулировавшей и самый этот неизбежный прогресс? В каком диалектическом единстве и взаимовлиянии проявлялись в теориях историков, философов, политиков идеи римского патриотизма и космополитизма? Как сочеталось безусловное признание превосходства римлян над всеми народами с диктуемой включением этих народов в состав римской державы необходимостью найти наилучшие методы их ассимиляции, сосуществования с ними? Как расширялся горизонт римлян и как изменялось их мировоззрение по мере превращения Рима из города просто в Город с большой буквы, столицу «круга земель»? На эти вопросы еще не могут быть даны однозначные ответы, но самая их постановка помогает более глубоко проникнуть в сущность римского мировосприятия, определявшего и отдельные сферы римской культуры (в первую очередь историографию в ее связи с политической мыслью и науку), и ее общую структуру.

Но для изучения культуры недостаточно выявить лежащую в ее основе систему ценностей и обусловленную ею идеологию. Важно проследить, как под воздействием изменений в базисе модифицировалась система ценностей, идеология, социальная психология и как эти изменения сказались на перестройке иерархии компонентов культуры, на ритме их эволюции.

Важнейшим рубежом здесь было установление Империи, подготовленное ходом истории последних двух веков до н. э. Рим, став столицей империи, окончательно утратил черты гражданской общины, уже ранее постепенно исчезавшие. Зато укреплялись старые и возникали новые гражданские общины в Италии и провинциях. Родной полис, особенно в восточных провинциях, по-прежнему оставался для его граждан непреходящей ценностью, первичным единством, космосом в миниатюре. В самом же Риме стал преобладать космополитизм, мышление в масштабе всего мира, всего человечества, что предполагало и переориентацию ценностей.