Культура и империализм

Идеологические дебаты вокруг проблемы идентичности логичным образом переплетаются с интересами и повестками различных групп, в которые входят далеко не только угнетаемые меньшинства, настаивающие на приоритетах, отражающих именно их интересы. Поскольку значительная часть книги посвящена тому, что читать об актуальной истории, то здесь я лишь кратко резюмирую свои идеи. Прежде чем мы договоримся о том, из чего сделана американская идентичность, мы должны признать, что, будучи обществом иммигрантов-поселенцев, выстроенным на развалинах внушительного туземного присутствия, американская идентичность слишком разнообразна, чтобы быть унитарной и гомогенной. Даже внутри нее происходит битва между сторонниками унитарной идентичности и теми, кто склонен рассматривать ее как многосоставную сущность, не сводимую к чему-то одному. Эта оппозиция предполагает две разные точки зрения, две историографии: одну – линейную и категоризирующую, вторую – полифоничную и кочевую.

Мой тезис: только вторая точка зрения полностью восприимчива к реалиям исторического опыта. Все культуры вовлечены друг в друга, отчасти благодаря империи. Культура не бывает отдельной и чистой, все культуры гибридны, гетерогенны, исключительно дробны и немонолитны. Это справедливо в равной мере как для Соединенных Штатов, где многое выстроено на опасностях «не-американизма», так и для современного арабского мира, где подобную роль выполняют угрозы «арабизму». Охранительный, реакционный, даже параноидальный национализм зачастую, к сожалению, вплетен в полотно образования, когда школьников и студентов учат почитать и восхвалять уникальность своей традиции (обычно и неизбежно за счет других). Именно к таким, некритичным, неразмышляющим формам обучения и обращена моя книга, предлагающая корректирующую и терпеливую альтернативу, а также новые варианты исследования этих форм. В процессе написания я пользовался утопическим пространством университета, который, на мой взгляд, должен оставаться местом, где подобные жизненно важные проблемы изучаются, обсуждаются и обдумываются. Если университет станет местом, где социальные и политические вопросы навязываются или разрешаются, то у него пропадет важная функция, и он превратится в дополнение к правящей политической партии[80].

Не хотелось, чтобы меня неправильно поняли. Несмотря на всё свое культурное разнообразие, Соединенные Штаты являются и, несомненно, останутся цельной нацией. Это же справедливо и для других англоговорящих стран (Великобритания, Новая Зеландия, Австралия, Канада), и даже для Франции, где сегодня живут большие иммигрантские диаспоры. Разумеется, в обсуждении этих вопросов много полемической поляризации, о которой Артур Шлезингер[81] говорит как о болезненном изучении истории, но, на мой взгляд, всё это не предвещает распад республики[82]. В целом лучше исследовать историю, чем подавлять или отрицать ее. Тот факт, что Соединенные Штаты включают в себя столько историй, настойчиво требующих внимания, никак не должен пугать, поскольку многие из них существовали здесь всегда и именно они создали единое американское общество, политиков и даже стиль историографии. Другими словами, результатом актуальных дебатов на тему мультикультурализма едва ли станет «ливанизация»[83] страны, а если эти дебаты укажут путь политических изменений, по итогам которых женщины, меньшинства и недавние иммигранты разглядят себя в этой истории, то этого не следует бояться, от этого не следует защищаться. Необходимо помнить, что нарративы эмансипации и просвещения в своих самых мощных формах были нарративами объединения, а не разделения, историями людей, некогда исключенных из основной группы, а теперь сражающихся за свое место в ней. И если старые, привычные идеи основной группы оказались недостаточно гибкими или щедрыми, чтобы принять новые группы, то следует менять именно эти идеи, что гораздо лучше, чем отвергать сами группы.