Читаем Культура и империализм полностью

* Raskin Jonah. The Mythology of Imperialism. New York: Random House, 1971; Lewis Gordon K. Slavery, Imperialism, and Freedom: Studies in English Radical Thought. New York: Monthly Review, 1978; Kiernan V. G. The Lords of Human Kind: Black Man, Yellow Man, and White Man in an Age of Empire. 1969; rprt. New York: Columbia University Press, 1986; Его же: Marxism and Imperialism. New York: St Martin’s Press, 1974. Вот еще одна сравнительно недавняя работа: Cheyfitz Eric. The Poetics of Imperialism: Translation and Colonization from The Tempest to Tarzan. New York: Oxford University Press, 1991.

** Forster E. M. Howards End. New York: Knopf, 1921. P. 204.

боте Реймонда Уильямса «Культура и общество» вовсе не затрагивается имперский опыт. (Когда Уильямсу в ходе интервью задали вопрос по поводу столь значительного умолчания, поскольку империализм «не есть нечто вторичное или внешнее — он полностью соответствует всей природе английского политического и социального порядка ... [это] факт, который бросается в глаза»,* — он ответил, что его опыт в Уэльсе, на основе которого он мог бы судить об имперском опыте, был в период работы над «Культурой и обществом» еще слишком неопределенен.**) Те немногие привлекательные страницы в работе «Деревня и город» («Country and the City»), которые касаются соотношения культуры и империализма, занимают по отношению к основной идее книги периферийное место.

Почему случаются такие ошибки? И что делать с центральным положением имперского взгляда, замеченного и поддержанного культурой, которая его породила, затем слегка видоизменила и затем сама трансформировалась под его влиянием? Естественно, если у вас есть собственный колониальный фон, имперская тема будет иметь для вас решающее значение. Она будет вас привлекать, коль скоро вам довелось посвятить себя критике европейской литературы. Индийский или африканский исследователь английской литературы будет читать, скажем, «Кима» или «Сердце тьмы» иначе, с критической настойчивостью, не столь характерной для его американского или английского коллеги. Но каким образом мы может сформулировать соотношение между культурой и империализмом помимо личного опыта? Появление деятелей культуры — выходцев

* Williams Raymond. Politics and Letters: Interviews with New Left Review. London: New Left, 1979. P. 118.

Williams R. Culture and Society, 1780—1950. London: Chatto & Windus, 1958.

из бывших колоний, которые занимаются интерпретацией империализма и его величайших культурных достижений, придало империализму ощутимую, если не сказать назойливую, идентичность в качестве предмета изучения и решительных ревизий. Но как можно ввести в активный контакт с текущими теоретическими проблемами тот или иной вид постимперских свидетельств и исследований, обычно остающийся на периферии критического дискурса? Считать имперские проблемы конститутивно значимыми для культуры современного Запада — означает рассматривать эту культуру в перспективе, задаваемой антиимпериалитическим сопротивлением, равно как и проимпериалистической апологией. Что это означает? Следует помнить, что западные авторы вплоть до середины XX века, будь то Диккенс и Остин, Флобер и Камю, писали, имея перед собой исключительно западную аудиторию, даже если они описывали характеры, местоположения или ситуации, относящиеся к осваиваемым европейцами заморским территориям. Но именно потому, что Остин говорит об Антигуа в «Мэнсфилд-парке» или в «Доводах рассудка» («Persuasion») о тех областях, где побывал британский военный флот, не думая при этом о реакции обитателей Карибских островов или индийских туземцев, это вовсе не означает, что и мы должны делать то же самое. Теперь нам известно, что эти не-европейские народы вовсе не принимали налагаемую на них власть столь безучастно и смиренно, как их обычно представляют. А потому следует читать великие канонические тексты и, возможно, весь архив европейской и американской культуры эпохи модерна и премодерна, побуждая, усиливая и акцентируя при этом голос тех, кто обычно молчит, кто выведен лишь мимоходом или репрезентирован идеологически (я имею в виду индийцев у Киплинга).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Синто
Синто

Слово «синто» составляют два иероглифа, которые переводятся как «путь богов». Впервые это слово было употреблено в 720 г. в императорской хронике «Нихонги» («Анналы Японии»), где было сказано: «Император верил в учение Будды и почитал путь богов». Выбор слова «путь» не случаен: в отличие от буддизма, христианства, даосизма и прочих религий, чтящих своих основателей и потому называемых по-японски словом «учение», синто никем и никогда не было создано. Это именно путь.Синто рассматривается неотрывно от японской истории, в большинстве его аспектов и проявлений — как в плане структуры, так и в плане исторических трансформаций, возникающих при взаимодействии с иными религиозными традициями.Японская мифология и божества ками, синтоистские святилища и мистика в синто, демоны и духи — обо всем этом увлекательно рассказывает А. А. Накорчевский (Университет Кэйо, Токио), сочетая при том популярность изложения материала с научной строгостью подхода к нему. Первое издание книги стало бестселлером и было отмечено многочисленными отзывами, рецензиями и дипломами. Второе издание, как водится, исправленное и дополненное.

Андрей Альфредович Накорчевский

Востоковедение
Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.
Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.

В книге впервые в отечественной науке предпринимается попытка проанализировать сведения российских и западных путешественников о государственности и праве стран, регионов и народов Центральной Азии в XVIII — начале XX в. Дипломаты, ученые, разведчики, торговцы, иногда туристы и даже пленники имели возможность наблюдать функционирование органов власти и регулирование правовых отношений в центральноазиатских государствах, нередко и сами становясь участниками этих отношений. В рамках исследования были проанализированы записки и рассказы более 200 путешественников, составленные по итогам их пребывания в Центральной Азии. Систематизация их сведений позволила сформировать достаточно подробную картину государственного устройства и правовых отношений в центральноазиатских государствах и владениях.Книга предназначена для специалистов по истории государства и права, сравнительному правоведению, юридической антропологии, историков России, востоковедов, источниковедов, политологов, этнографов, а также может служить дополнительным материалом для студентов, обучающихся данным специальностям.

Роман Юлианович Почекаев

Востоковедение