В критике проповедниками духовенства, как кажется, можно увидеть отражение определенных противоречий между клиром и монахами. Таков, например, анекдот об умирающем богатом крестьянине и жадном священнике, рассказанный Джоном Бромьярдом. Когда призвали священника для составления завещания, крестьянин почти полностью утратил способность говорить, и священник предложил родным умирающего: когда тот произнесет «ха», это будет означать его согласие. Священник спросил его, передает ли он свою душу Богу, а тело церкви для погребения. — «Ха». Желает ли он оставить 20 шиллингов церкви, где будет похоронен? Молчание, и только после того как священник сильно дернул его за ухо, крестьянин молвил «ха». Но когда священник захотел добиться от него согласия на передачу ему сундучка с деньгами, крестьянин вдруг заговорил: «Ах ты, жадный священник, ничего от меня ты не получишь, ни единого фартинга из тех, что хранятся в моем сундучке» — и с этими словами умер[149]
. О добрых священниках в проповеди речь заходит нечасто, апологетика же в отношении к своему монашескому ордену пронизывает многие «примеры». Нетрудно предположить, что, критикуя поведение и нравы порочного духовенства, проповедники черпают темы и материал из фольклора.Тематический фонд «примеров» принадлежит их авторам в такой же мере, как и их аудитории.
Что более угодно Богу — ученость или благочестие? Подобная постановка вопроса присутствует, явно или латентно, во многих проповедях. В «примерах», адресованных широкой аудитории, состоявшей преимущественно из неграмотных, бесхитростное искреннее благочестие должно было ставиться выше образованности и начитанности. Праведный образ жизни, смирение, простота ближе и дороже проповеднику, нежели владение книжными знаниями. Он склонен делать упор на религиозном чувстве, а не на понимании тонкостей доктрины. В обстановке распространения еретических учений и теологических споров в среде схоластов эта традиционная для церкви позиция находила новое обоснование. «И Фома Аквинский и Бонавентура признавали, что простая набожная старуха знает о вере не меньше, чем они сами»[150]
.Три богослова выступали в каком-то городе, и епископ пожаловал бенефиции двум из них, людям праведной жизни; третьего же теолога, человека большой учености, епископ осудил. Его упрекнули: ведь этот образованнее других и достоин награды, но епископ возразил: «Часто видел я добрую пшеницу в дрянном мешке, а дьявол — великий теолог» (ТЕ, 280). На страницах сборников «примеров» нетрудно встретить беса, который проповедует христианские истины, уличает духовных лиц и монахов в недостойном поведении и даже наказывает их; засев в одержимом, он его устами разоблачает грехи присутствующих, в коих те не покаялись на исповеди. Многие бесы начитанны и обладают латинской образованностью. (Крестьянин, который никогда не обучался грамоте, свободно изъясняется по-латыни: то говорит его устами завладевший им бес: НМ, 28 и др.) Воистину, «дьявол — великий теолог».