Культура, иконосфера и богослужебное пение Московской Руси

Подобно тому, как для извлечения музыкального звука необходим музыкальный инструмент, так и для извлечения богослужебного певческого звука необходим специальный инструмент, и таким инструментом является естество человека, причем не просто человека, но человека молящегося. Сравнение человека с музыкальным инструментом вообще довольно часто встречается в святоотеческих писаниях. «Станем же флейтой, станем кифарой Святого Духа. Подготовим себя для него, как настраивают музыкальные инструменты. Пусть Он коснется плектром наших душ!»[22] — восклицает святитель Иоанн Златоуст. «Под псалтерионом — инструментом, построенным для гимнов нашему Богу, должно иносказательно разуметь строение нашего тела, а под псалмом следует понимать действие тела под упорядочивающим руководством разума»[23], — пишет святитель Василий Великий. Смысл этих и подобных им высказываний сводится к тому, что вся жизнь человека должна стать псалмом — хвалебной песнью Богу, а для этого человеческое естество должно превратиться в инструмент, в котором дух будет плектром, душа — струной, а тело — резонатором. Из всех инструментов, способных производить звуки, только инструмент трисоставного человеческого естества способен образовывать молитвенно наполненные звуки, в то время как звуки, издаваемые всеми прочими инструментами, будут пустыми и праздными звуками, звуками, не несущими в себе молитвенного смысла. С этой точки зрения, музыкальные звуки вообще могут быть уподоблены шелесту листьев бесплодной смоковницы, создающей видимость полноты жизни, плода же молитвы не имеющей.

Молитвенное слово, воплощенное в звуке, или богослужебный певческий звук, есть образ непроизносимого мысленного слова, непроизносимое мысленное слово молитвы есть образ сокровенного немыслимого слова, обретаемого сознанием в тайнике сердца. Но поскольку, согласно святоотеческому учению, тайник сердца, или «клеть сердечная», есть в то же самое время и «клеть небесная», то сокровенное немыслимое слово молитвы, обретаемое в сердце, является также и небесным словом, или небесным звучанием. Вот почему богослужебный певческий звук, представляющий собой образ сокровенного небесного слова, может быть определен как небесный звук в противоположность земному музыкальному звуку. И когда святитель Григорий Нисский противопоставляет земные звуки и небесное звучание, то при этом следует иметь в виду именно противостояние музыкальных и богослужебно-певческих звуков. На практике разницу между музыкальным и богослужебно-певческим звуком можно ощутить при сопоставлении ноты современной линейной нотации и невмы в ее первоначальном значении. Нота обозначает конкретный звук, его точную высоту и точную продолжительность. Невма же обозначает не столько звук, сколько соотношение между звуками или даже направление движения интонации. Эта ускользающая сущность невмы была замечательно точно определена Божедаром Карастояновым при помощи термина «тонема», противополагающегося понятию «тон», обозначаемому нотой современной линейной нотации.

Если за понятием «тон» кроется ощущение замкнутости, предметности или «вещности», то за понятием «тонема» кроется ощущение разомкнутости, процессуальности и текучести. И если музыкальный звук-тон может быть истолкован как объект или вещь, то богослужебно-певческий звук-тонема представляет собой некий момент перетекания. Предметность музыкального звука распространяется на музыкальную форму в целом, сообщая ей замкнутость, непроницаемость и превращая ее в вещь, существующую саму по себе. В свою очередь, текучесть богослужебно-певческого звука распространяется на богослужебно-певческие формы, сообщая им разомкнутость, взаимопроникаемость и превращая их последовательность в непрерывный поток. В силу своей изначальной предметности музыкальные звуки несовместимы с потоком богослужебно-певческих форм, ибо, попадая в этот поток, они начинают «овеществлять» его, вызывая затвердение и кристаллизацию мелодических структур, что приводит к превращению разомкнутых богослужебно-певческих форм в замкнутые музыкальные формы. Неспособность музыкальных форм к образованию единого непрерывного потока может быть продемонстрирована на примере баховских кантат, которые, хотя и охватывают последовательность богослужебных праздников года, однако сами по себе никак не складываются в непрерывную последовательность, а распадаются на ряд отдельных самостоятельных произведений.