Представление о действенности поэтической формы самой по себе отчетливо проявляется в рассказах о тех хвалебных песнях, которые были «выкупами за голову». В этих рассказах тот или иной правитель меняет свое право убить провинившегося перед ним скальда на хвалебную песнь, сочиненную скальдом в его честь. Хвалебная песнь в таких случаях была явно вынуждена, но, тем не менее, считалась вполне действенной. Исландская традиция рассказывает о целом ряде таких «выкупов за голову». Браги Боддасон — древнейший из скальдов, чьи произведения сохранились, — выкупил свою голову у шведского конунга Бьёрна, сочинив хвалебную песнь о нем в течение одной ночи. Примерно то же самое рассказывается о семи других скальдах IX–XI вв. Самая знаменитая из этих историй известна из «Саги об Эгиле». По пути в Англию — рассказывает сага — Эгиль был застигнут бурей и потерпел кораблекрушение у берегов Нортумбрии, где правил его злейший враг — Эйрик Кровавая Секира. Эгиль раньше имел с ним столкновения и убил его сына. По заступничеству Аринбьёрна, друга Эгиля и приближенного Эйрика, расправа откладывается до утра. Следуя совету Аринбьёрна и примеру своего предка Браги, Эгиль сочиняет в течение ночи хвалебную песнь в честь Эйрика и наутро исполняет ее перед ним, за что получает жизнь.
Вот одна типичная строфа из «Выкупа за голову» Эгиля:
В этом произведении впервые в Исландии применена конечная рифма. По содержанию оно не отличается от обычных скальдических хвалебных песен. Неизвестно, о какой именно битве здесь идет речь. Неизвестно также, конечно, все ли происходило в действительности так, как рассказывает сага. Если сага верно описывает внешность Эгиля — его огромный рост, могучие плечи, безобразное лицо, выдающийся подбородок, толстый нос, густые сросшиеся брови, — то возможно, что на Эйрика произвели впечатление не только необыкновенная звучность стихов, но и пугающая внешность их автора. Несомненно, во всяком случае, что обычай стихотворного «выкупа за голову» действительно существовал.
Представление о действенности поэтической формы самой по себе отчетливее всего проявляется в рассказах о магических свойствах, которыми якобы обладали стихи, сочиненные не с целью прославления, но, наоборот, с целью поношения. Такие стихи назывались «нид» (níð) Впрочем, значение этого слова не совсем ясно. По-видимому, оно могло означать не только хулительные стихи, но и жердь с насаженной на нее лошадиной головой. Жердь воздвигалась с той же целью, с какой сочинялись такие стихи. В «Саге об Эгиде» так рассказывается о его знаменитом ниде против Эйрика и его жены Гуннхильд. Прежде чем покинуть Норвегию — это было, еще когда Эйрик правил в Норвегии, а не в Нортумбрии, — Эгиль высадился на пустынную шхеру, вблизи норвежского побережья, взобрался на скалу, обращенную к материку, насадил лошадиную голову на орешниковую жердь и сказал: «Я воздвигаю эту жердь и обращаю нид против конунга Эйрика и его жены Гуннхильд, — и он повернул лошадиную голову в сторону материка. — Я обращаю нид против духов, населяющих страну. Пусть они все блуждают без дороги и не находят себе покоя, пока не изгонят Эйрика и Гуннхильд из Норвегии». Потом он всадил жердь в расщелину скалы и вырезал на ней рунами сказанное им заклятие. Несколько раньше в саге приводятся две строфы Эгиля, которые по своему содержанию в общих чертах совпадают с этим заклятием. В этих строфах выдержаны магические числовые соотношения между рунами; в каждом четверостишии по семьдесят две руны — трижды общее количество рун в руническом алфавите. Вероятно, эти строфы и вырезал Эгиль на жерди. Что касается Эйрика, то известно, что он вскоре был действительно вынужден покинуть Норвегию вместе с Гуннхильд и обосновался в Нортумбрии. Там Эгиль и выкупил у него свою голову хвалебной песнью.
В саге рассказывается дальше, что Эгиль вернулся к своим спутникам на корабль, и они вышли в море. Ветер крепчал, и Эгиль сочинил такую строфу:
Скальдическая поэзия — самая непереводимая поэзия, которая когда-либо существовала. В приведенном выше переводе строфы Эгиля не выдержан обычный скальдичный размер, кеннинги устранены или упрощены, порядок слов тоже упрощен. Все же этот перевод дает некоторое представление о звучности строфы дротткветта и ее насыщенности иносказаниями.