Культура шрамов

Вторник сулит мне порнографическую ночь – или, если прибегнуть к профессиональному жаргону, психосексуальные исследования с опорой на видеозаписи – вместо домашнего кино, где мы с Джози играем на каком-то богом забытом пляже в пору, видимо, смеха ради называемую летом; где мы с Джози качаемся на качелях в каком-то задрипанном парке развлечений; где мы с Джози в ванной играем с уточками, плещем друг в друга водой, метя в коричневые плоские кружочки на груди. Все эти сцены, разумеется, тщательно отредактированы, появление-вторжение улыбчивых и гордых родителей подвергнуто купюрам, их звездные роли беспощадно вырезаны. Я сохранял и лелеял эти видеозаписи в ожидании подходящей поры для их просмотра, в остальном же отношения с видеомагнитофоном строились у меня по принципу любви/ненависти: я не так часто включал его, предпочитая томиться от скуки.

Один приятель из нью-йоркской клиники – Манхэттенского психосексуального института – прислал несколько записей в Душилище, точнее, в тот корпус, где я как раз в это время обустраивался, собираясь приступить к изучению психосексуальных парадоксов, присущих внутрисемейным отношениям. В научных кругах новости распространяются быстро, общение часто подпитывается или паранойей, или ревностью, зачастую тем и другим сразу, но я чувствовал, что Питерсон отличается от остальных, что он не столько соперник мне, сколько родственная душа.

Разумеется, записи были абсолютно законными, на них красовались официальные печати и тому подобное, чтобы таможня не смела к ним и притрагиваться. Одним из множества направлений работы института было изучение воздействия и целей неспецифического порнографического материала; речь здесь не о рядовом голомясом хламе, заполняющем верхние полки, а о непозволительном использовании того, что в обычных обстоятельствах рассматривалось бы как вполне невинная пленка. Хорошо задокументирован тот факт, что лица с сексуальными отклонениями какого-либо рода или направленности цепляются за любой стимул, будь то вырезки из каталогов одежды или нудистских брошюр, фрагменты из детских телепередач или спортивных репортажей о юных гимнастах. Большинство таких видеозаписей не представляют особого интереса, подобного рода материал просто кажется странным, но бессмысленным до тех пор, пока не обретает контекста – может быть, признака врожденной ущербности ума или отклонения во вкусе, но не преступности. Однако, как только истец привлекается к суду за какой-нибудь непозволительный поступок, полиция принимается просматривать его подборку видеозаписей или вырезок, выискивая доказательства его намерений, зрительные улики, выдающие преступные мысли, повлекшие за собой преступное действие.

Впрочем, одна из кассет – настоящий отпад. Мне ее прислали, несомненно, по причине семейного антуража. На ней была двадцатиминутная запись сцен, подсмотренных сквозь замочную скважину одним парнем из Монтаны, которого упекли минимум на пять лет за то, что в ванной комнате своего дома он снимал на пленку сестер, кузин, племянниц. По-видимому, у дядюшки Боба, сорокалетнего механика, имелась многочисленная родня, стекавшаяся к нему в дом по праздникам вроде Рождества или Дня благодарения. Так вот, когда какая-нибудь из его гостий, в возрасте от десяти до двадцати лет, отправлялась в ванную, чтобы умыться, принять душ или справить нужду, этот малый приводил в готовность свою видеокамеру, прилаживал ее к дырочке, просверленной в стене и умело замаскированной каким-то цветочным украшением, и снимал, как девушки раздевались, испражнялись, прихорашивались и – совсем изредка – мастурбировали.

Разумеется, дядюшка Боб, как обладатель низкого коэффициента умственного развития, перенес свою деятельность за пределы собственного дома на публичную арену, точнее говоря, в общественный бассейн, а там его наблюдательность и ловкость в обращении с объективом прибавили только количество дней, которые ему предстояло провести в заключении.

Но по крайней мере плоды его труда не пропали впустую – пусть даже самого бедолагу никто не стал бы лечить, зато его случай можно поизучать; и вот я, подобно Питерсону, приглушаю свет и вступаю в мир дядюшки Боба. Если отснятому им материалу и недоставало плавности (сцены резко обрывались и сменялись новыми каждые несколько минут; типичная доморощенная нарезка/склейка), то этот минус с лихвой восполнял энтузиазм и подлинный интерес автора съемок к своему предмету.