Культура Возрождения в Италии

Во второй половине XV в. следует отметить два особенно хорошо устроенных государства, управляемых деятельными князьями: княжество рода Гонзага{69} в Мантуе и Монтефельтро в Урбино. Гонзага были как семейство достаточно единодушны; с давних времен в их семье не было тайных убийств, и они могли показывать своих умерших людям. Маркиз Франческо Гонзага[78] и его супруга Изабелла д’Эсте при всех случавшихся иногда разногласиях оставались достойной и дружной супружеской парой и воспитали выдающихся и счастливых сыновей в такое время, когда их малому, но очень важному по своему значению государству часто грозила величайшая опасность. Того, что Франческо как правитель и кондотьер будет проводить прямолинейную и честную политику, не могли ни требовать, ни даже ожидать ни император, ни французские короли, ни Венеция; однако по крайней мере со времени битвы при Таро (1495 г.) он ощущал себя, насколько это касалось его воинской чести, патриотом Италии и передал этот же образ мыслей своей супруге. Каждое проявление героической верности, например при защите Фаэнцы от Чезаре Борджа, она воспринимает как спасение чести всей Италии. Наши суждения о ней не нуждаются, в свидетельствах художников и писателей, которые щедро отблагодарили свою прекрасную правительницу за ее покровительство; собственные письма достаточно характеризуют ее как непоколебимо спокойную, лукавую в своих наблюдениях и любезную женщину. Бембо{70}, Банделло{71}, Ариосто{72} и Бернардо Тассо посылали свои произведения этому двору, хотя он и был малым, не имел большой власти, а его казна часто бывала пуста; столь тонкого, приятного общества, как это, со времен распада (1508 г.) старого Урбинского двора нигде более не было; даже двор Феррары был здесь превзойден во многих существенных чертах, в частности, например, в свободе передвижения. Изабелла была выдающимся знатоком искусства, и один лишь список ее небольшого, в высшей степени изысканного собрания не оставит ценителя равнодушным.

* * *

В лице великого Федериго (1444-1482 гг.), — был ли он на самом деле настоящим Монтефельтро или нет, — Урбино имел одного из самых выдающихся представителей итальянских правителей. Как кондотьер он обладал политической моралью кондотьеров, в чем они виновны лишь наполовину; как властитель своей маленькой страны он проводил политику, целью которой было тратить завоеванное во внешнем мире богатство внутри страны, а ее облагать, насколько это возможно, небольшими налогами.

О нем и его знаменитых преемниках Гвидобальдо и Франческо Мария сказано: «Они возводили здания, заботились о возделывании земель, всегда жили в одном и том же месте и содержали множество людей; народ любил их»[79].

И не только государство было рассчитанным и организованным произведением искусства, но также и двор, причем в любом смысле. Федериго содержал 500 человек; придворные должности были столь совершенны, как ни при одном дворе крупнейших монархов, но здесь ничего не расточалось, все имело свое предназначение и точный контроль. Здесь не играли в азартные игры, не злословили, не хвастались, так как двор должен был быть одновременно местом воинского воспитания сыновей других властителей, образование которых было делом чести для герцога. Дворец, который он себе построил, не был самым великолепным, однако классическим по совершенству архитектурного замысла; в нем Федериго собрал свое главное сокровище — знаменитую библиотеку. Так как он чувствовал себя в абсолютной безопасности в стране, где всякий получал от него помощь или заработок и никто не был нищим, он ходил всегда безоружным и без доспехов; никто не мог уподобиться ему — гулять в открытых садах, принимать свою скромную трапезу в открытом зале, где ему читали из Ливия (а во время поста — духовную литературу). Затем он слушал лекцию по древней истории и шел в монастырь кларисс, где беседовал с настоятельницей о святых вещах, стоя перед решеткой в отведенном для бесед месте. Вечером он охотно руководил гимнастическими упражнениями молодых людей своего двора на лугу при монастыре св. Франциска, откуда был прекрасный вид, и внимательно следил за тем, чтобы во время игр их движения были совершенны. Он всегда стремился к тому, чтобы быть человечным и доступным для подданных, посещал работавших на него в их мастерских, постоянно давал аудиенции и удовлетворял прошения по возможности в течение одного дня, в который они были поданы. Неудивительно, что люди, встречая его на улицах, преклоняли колени и говорили: «Dio ti mantenga, Signore!» («Да поможет тебе Бог, Синьор!»). Мыслящие же люди называли его светочем Италии[80].