Культура Возрождения в Италии

Оскорбленный всем, чем только можно оскорбить князя, ибо состоявшие с ним в родстве предводители баронов вступили в сношения со всеми его внешними врагами, он привык считать чрезвычайное повседневным. Средства для борьбы и внешних войн извлекались теми же магометанскими способами, которые применял Фридрих II: зерном и маслом торговало только правительство; всю торговлю вообще Ферранте сконцентрировал в руках крупного купца Франческо Коппола, который делился с ним своими доходами и поставил себе на службу всех судовладельцев; к этому добавились принудительные займы, казни, конфискации, безудержная симония и контрибуции с церковных корпораций. Кроме охоты, которой он безоглядно предавался, Ферранте оставил себе два развлечения: он держал своих живых противников в надежно охраняемых темницах, а бальзамированных мертвых сохранял в той одежде, которую они носили при жизни[64]{60}. Он посмеивался, говоря со своими доверенными лицами о пленниках; из коллекции мумий даже не делалось тайны. Его жертвами были почти исключительно люди, которых он предательски захватил за своим королевским столом. Совершенно дьявольским было отношение к поседевшему на королевской службе больному первому министру Антонелло Петруччи, который постоянно испытывал страх смерти, что неизменно доставляло удовольствие Ферранте, пока наконец подозрение в участии в последнем заговоре баронов не послужило поводом для его ареста и казни, одновременно с Копполой. Описание этого у Караччоло{61} и Порцио{62} повергает в ужас.

Из сыновей короля старший, герцог Альфонс Калабрийский{63}, получил право своего рода соправителя; это был дикий и жестокий развратник, превзошедший отца в откровенности и не стеснявшийся демонстрировать свое презрение к религии и ее обычаям. Лучшие, живые черты тогдашних тиранов у этих князей искать не следует; все, что они взяли от культуры и образования, — лишь роскошь или внешний блеск. Настоящие испанцы появляются в Италии почти всегда уже деградировавшими; но последний представитель этого маранского рода (1494 и 1503 гг.) проявляет бросающиеся в глаза черты вырождения. Ферранте умирает от забот и страданий; Альфонс подозревает своего родного брата Федериго, единственного порядочного человека в семье, в измене и оскорбляет его самым недостойным образом; наконец он, считавшийся до сих пор одним из лучших полководцев Италии, потеряв самообладание, опрометчиво бежит в Сицилию, оставив своего сына, младшего Ферранте{64}, в жертву французам и всеобщей измене. Династия, правившая подобным образом, должна была бы по крайней мере дороже продать свою жизнь, чтобы ее наследники и потомки могли надеяться на реставрацию. Но жестокий человек никогда не бывает смелым («Jamais homme cruel ne fu’t hardi»), как по этому поводу несколько односторонне, но в целом совершенно справедливо замечает Коммин.

* * *

Истинно итальянским, в понимании XV столетия, предстает княжество в правление герцогов Милана, власть которых со времен Джангалеаццо представляет собой полностью сформировавшуюся абсолютную монархию. Последний Висконти, Филиппо Мария (1412-1447 гг.) был в высшей степени странным человеком, к счастью, очень хорошо описанным[65]. Что страх может сделать с человеком, обладающим значительными дарованиями и занимающим высокое положение, выражено в данном случае, можно сказать, математически совершенным образом; все средства и цели государства он концентрирует на единственной задаче — сохранении своей особы, надо только сказать, что его жестокий эгоизм не переходил в кровожадность. Он сидит в Миланской крепости с ее великолепными садами, аллеями и местами для прогулок, в течение многих лет ни разу не выходя в город; выезжает лишь в загородные поселения, где находятся его великолепные замки; флотилия барок, влекомая быстрыми лошадьми, доставляет его туда, по специально проложенным каналам, оборудованная всем необходимым для дворцового этикета.