Культура Возрождения в Италии

Однако такая же телесма обнаруживается и в другом месте. Уже упомянутый Гвидо Бонатти не удовлетворился тем, чтобы при основании заново городских стен Форли потребовать символической сцены примирения двух партий (с. 344). Он полагал, что при помощи бронзового или каменного изображения всадника, изготовленного им и захороненного с помощью астрологических и магических средств[1098], он защитил Форли не только от разрушения, но даже разграбления и взятия. Когда кардинал Альборнос (с. 72) приблизительно через шесть десятков лет правил Романьей, статуя была случайно найдена при земляных работах и выставлена, очевидно, по приказанию кардинала, на обозрение народу, чтобы тот понял, какими средствами ужасный Монтефельтро утверждал свою власть в пику римской церкви. Однако еще полстолетия спустя (1410 г.), когда внезапное нападение врагов на Форли закончилось неудачей, народ снова обратился к силе статуи, которая, видимо, была спасена и снова захоронена. Однако то был, должно быть, последний раз, когда довелось порадоваться: уже на следующий год город был действительно завоеван. Закладка зданий во всем XV в. содержала в себе не только астрологические (с. 344), но и магические отзвуки. Просто поразительно, какую массу золотых и серебряных медалей папа Павел II закладывал в основание своих зданий[1099], и Платине было вовсе даже не неприятно узнать в этом добрую языческую телесму. Относительно средневекового религиозного значения такой жертвы[1100] как Павел, так и его биограф, разумеется, не имели представления.

Однако это официальное волшебство, которое, несомненно, было по большей части лишь досужими сплетнями, даже в отдаленной степени не приобретает значения тайной, используемой в личных целях магии.

Все, что из области магии встречалось особенно часто в повседневной жизни, собрал Ариосто в своей комедии о некромантах[1101]. Ее герой — один из многих изгнанных из Испании евреев, хотя он выдает себя также за грека, египтянина и африканца и беспрестанно меняет имена и маски. Хотя он способен{547} с помощью своих заклинаний затемнить день и просветлить ночь, сдвинуть землю, сделаться невидимым, превращать людей в животных и т. д., однако вся эта похвальба является только вывеской: его истинной целью является эксплуатация несчастливых и охваченных страстями супружеских пар, и уж здесь-то оставляемые им следы подобны склизкой дорожке улитки, а часто — и последствиям разрушительного градобития. В своих целях он заставляет окружающих поверить, что сундук, в котором закрыт любовник, полон духов, и что сам он в состоянии заставить говорить труп и т. п. По крайней мере хорошим знаком является то, что поэты и авторы новелл могли выставлять людей такого сорта в смешном свете и при этом рассчитывать на одобрение. Банделло не только рисует колдовство одного ломбардского монаха как жалкое и ужасное по своим последствиям мошенничество[1102], но еще и с подлинным негодованием изображает[1103] беды, беспрестанно преследующие легковерных дураков. «Такой человек надеется при помощи «Ключа Соломона» и многих других колдовских книжек отыскать в недрах земли спрятанные там сокровища, заставить свою даму подчиниться его воле, разузнать тайны государей, в один миг переместиться из Милана в Рим и тому подобное. Чем чаще он обманывается, тем упрямее становится... Вы только себе представьте, синьор Карло, то время, когда один наш друг, для того чтобы вызвать к себе благосклонность своей возлюбленной, наполнял свою комнату черепами и мертвыми костями, словно это погост!» Случаются в высшей степени отвратительные поручения — к примеру, вытащить у трупа три зуба, вырвать ему ноготь с пальца и т. д., а потом, когда наконец приступают к заклинанию со всем его фокусничеством, несчастные участники иной раз умирают со страха.