Культура Возрождения в Италии

Об отношении Венеции к ее кондотьерам мы уже говорили выше (с. 21). Особую гарантию их верности она находила в их большом числе, что настолько же затрудняло измену, настолько облегчало ее разоблачение. При чтении армейских списков Венеции возникает недоуменный вопрос — как при таком пестром по своему составу войске удавалось обеспечивать общие действия? В списках, относящихся к периоду войны 1495 г., приводятся[119] 15526 лошадей, распределенных по небольшим отрядам: 1200 из них у Гонзага Мантуанского, 740 — у Джоффредо Борджа; затем следуют шесть предводителей с 600-700, десять — с 400, двенадцать — с 200-400, около четырнадцати — с 100-200, девять — с 80, шесть — с 50-60 и т. д. Это — отчасти старые венецианские войска, отчасти отряды, возглавляемые городскими аристократами и землевладельцами Венеции; однако большинство военных предводителей были князьями или правителями города либо их родственниками. К коннице добавлялось 24000 пехотинцев, о составе и начальниках которых ничего не известно, а также еще 3300 человек, вероятно, особых по характеру оружия подразделений. В мирное время в городах континента гарнизоны вообще отсутствовали или их было очень мало. Венеция полагалась не столько на верность, сколько на разумность подчиненных ей городов.

В войне с Камбрейской лигой (1509 г.) Венеция, как известно, вообще освободила эти города от присяги и предпочла, чтобы они просто сравнили прелести вражеской оккупации с мягким правлением метрополии. Поскольку городам, находившимся в подданстве Венеции, не пришлось прибегать к измене, чтобы отложиться от св. Марка, и они, следовательно, могли не бояться наказания, они с полной готовностью вернулись в подчинение привычной власти. Кстати сказать, эта война была результатом раздававшихся в течение столетия жалоб о жажде Венеции к увеличению своей территории. Она же иногда совершала ошибку умных людей, которые и от своих противников не ожидают, по их мнению, нелепых, нерасчетливых поступков[120]. В таком же оптимистическом настроении, быть может, наиболее свойственном некогда аристократам, совершенно игнорировали вооружение Мухаммеда II{98}, служившее подготовкой к взятию Константинополя, и подготовку к походу Карла VIII до тех пор, пока неожиданное все-таки произошло[121]. Событием такого рода была и Камбрейская лига, которая, как казалось, противоречила прямому интересу главных ее основателей, Людовика XII и Юлия II. Но в папе концентрировалась старая ненависть всей Италии к венецианцам, и он закрыл глаза на вторжение чужой армии в страну, а что касается политики кардинала Амбуаза{99} и его короля, то Венеции уже давно следовало разглядеть их злобствующую тупость и опасаться ее. Большинство других участников Лиги руководствовались завистью, которая противостоит как полезная кара богатству и власти, но сама по себе является жалким свойством. Венеция вышла из этой войны с честью, хотя и не без ощутимого ущерба.

Власть, основы которой столь сложны, деятельность и интересы которой распространялись на столь большую арену, немыслима без полного обзора всего, без постоянного подведения баланса сил и обязательств, прибыли и убытка. Венецию можно считать родиной современной статистики, наряду с ней, пожалуй, Флоренцию, а затем развитые итальянские княжества. Ленное государство средневековья дает в лучшем случае общие перечни княжеских прав и доходов (урбары), производство воспринимается в них как неизменное, каковым оно в общем и является, пока речь идет о земле. В противоположность этому города всего Запада, вероятно, уже очень рано, воспринимали свое производство в области промышленности и торговли как постоянно меняющееся и действовали соответственно этому; однако торговый баланс — даже в период расцвета Ганзы — оставался односторонним. Флот, войска, политическое давление и влияние просто вписывались в приход и расход торговой книги. Только в итальянских государствах соединение следствий полного политического сознания, пример мусульманской администрации и давние занятия производством и торговлей привели к созданию подлинной статистики[122]. Основанное на насилии южноитальянское государство императора Фридриха II (с. 10) поставило свою организацию на службу концентрации власти для борьбы за существование. В Венеции, напротив, последняя цель — наслаждение силой и жизнью, дальнейшее развитие унаследованного от предков, расширение выгодной промышленности и открытие новых рынков сбыта.