Культура Возрождения в Италии

Аретино впервые злоупотреблял публичностью в своекорыстных целях. Памфлеты, которыми обменивались сто лет тому назад Поджо и его противники, были по своей направленности и тону столь же низки, однако они были рассчитаны не на прессу, а на своего рода тайную, частичную публичность; Аретино же рассчитывает на полную и безусловную публичность и является в известном смысле одним из родоначальников журналистики. Он периодически печатает свои письма и статьи, после того как они, вероятно, прежде курсировали в различных кружках[347].

Преимущество Аретино по сравнению с сатирическими писателями XVIII в. в том, что он не обременяет себя какими-либо принципами, — ни просвещения, ни филантропии, ни других добродетелей, ни принципами науки; весь его багаж выражен в известном латинском девизе: «Veritas odium parit»{208}. Поэтому он не знал и ложных положений в отличие, например, от Вольтера, которому приходилось отрицать, что «Pucelle» («Орлеанская девственница») написана им, и скрывать многое другое на протяжении всей жизни. Аретино подписывал все и открыто хвастался также и впоследствии своими пресловутыми «Ragionamenti»{209}. Его литературный талант, его ясная и пикантная проза, его богатый опыт в наблюдении над людьми и событиями сделали бы его при всех обстоятельствах достойным внимания, хотя концепция подлинного произведения искусства, действительный драматический дар, способность к созданию, например, комедии у него полностью отсутствовали; кроме самой грубой или изысканной злобы он обладал блестящим даром гротескного остроумия, которое в отдельных случаях не уступает и остроумию Рабле[348]{210}.

При таких обстоятельствах и с такими намерениями и средствами он бросается на свою добычу или вначале кружит вокруг нее. То, как он увещевает Климента VII не сетовать, а простить[349], в то время как жалобные вопли опустошенного Рима проникают в замок св. Ангела, темницу папы, — издевательство дьявола или обезьяны{211}. Подчас, когда он вынужден полностью отказаться от надежды на дары, его бешенство находит выход в диком реве, как, например в Capitolo герцогу Салерно. Этот герцог некоторое время оплачивал его деятельность, но затем больше не хотел; ужасный же Пьерлуиджи Фарнезе{212}, герцог Пармы, никогда не обращал на него внимания. Поскольку этот правитель вообще не мог рассчитывать на добрые слова, задеть его было нелегко. Аретино, правда, попытался[350] сравнить его внешность со сбиром, мельником и булочником.

Забавнее всего Аретино, когда он просто жалко попрошайничает, как, например в Capitolo Франциску I; состоящие же из угроз и лести его письма и стихи невозможно, несмотря на всю их комичность, читать без отвращения. Вряд ли существует нечто подобное его письму Микеланджело от ноября 1545 г.[351], где наряду с восхищением (по поводу Страшного суда) он угрожает ему, порицая его безбожие, неприличие и воровство (у наследника Юлия II) и затем добавляет в примирительной приписке: «Я хотел только показать Вам, что если Вы божественны, т. е. из вина (di-vino), то я тоже не из воды — d’aqua». Аретино хотел то ли из безумного тщеславия, то ли из желания пародировать всякую знаменитость, чтобы его также называли божественным; впрочем, он действительно стал настолько знаменит, что в Ареццо дом, в котором он родился, считался достопримечательностью города[352]. Вместе с тем он иногда в Венеции не решался в течение нескольких месяцев выйти из дома, боясь попасть в руки какого-нибудь разгневанного флорентийца, например молодого Строцци; он перенес удары кинжала и побои[353], хотя они и не привели к результату, который предсказал ему в своем знаменитом сонете Берни: он умер дома от удара.