Завершить разговор о Московской Руси можно словами философа Г. П. Фёдотова, который сто лет назад писал: «Конечно, рисовать два столетия Москвы, как сплошной упадок, несправедливо. Нельзя закрывать глаза на подвиг создания великой державы, нельзя не видеть и огромных сил народных… Москва полнокровна, кряжиста, если говорить об ее этнических силах. Но уже развивается старческий склероз в ее социальном теле. Такая юная годами, она видимо дряхлеет в XVII в., и дряхлость ее сказывается во все растущем общественном недомогании, в потребности общих перемен и вместе с тем неспособности органически осуществить их. Государственное бытие становится невозможным в примитивно варварских формах, но силы инерции огромны, быт свят, предание и православие одно. Со времени Грозного оборона государства во все растущей мере зависит от иностранцев. Немецкая слобода, выросшая в Москве, стоит перед ней живым соблазном. Как разрешить эту повелительно поставленную судьбой задачу: усвоить немецкие хитрости, художества, науку, не отрекаясь от своих святынь? Возможна ли простая прививка немецкой техники к православному быту? Есть люди, которые еще в наши дни отвечают на этот вопрос утвердительно. Но техника не падает с неба. Она вырастает, как побочный плод, на древе разума: а разум не может не быть связан с Логосом. Пустое место, зиявшее в русской душе именно здесь, в “словесной”, разумной ее части, должно быть заполнено чем-то. В десятилетие и даже в столетие не выращивается национальный разум. Значит, разум тоже будет импортироваться вместе с немецкими пушками и глобусами. Иначе быть не может. Но это страшно. Это означает глубокую деформацию народной души, вроде пересадки чужого мозга, если бы эта операция была возможна. Жестоко пробуждение от векового сна. Тяжела расплата – люди нашего поколения ощущают это, как никогда.
Импульс, заданный великой княгиней Софьей Палеолог по включению Московской Руси в европейское цивилизационное пространство, обернулся миссией превращения Москвы в Третий Рим, которая стала определять развитие России на все последующие века.
Глава II
Россика XVIII века
Важной вехой в истории международного сотрудничества России и складывания россики был период правления Петра I – царя совершенно новой формации, который решительно встал на путь общеевропейского развития. Он не только открыл окно в Европу, но и связал Россию с Европой настолько крепкими нитями, что их впоследствии было уже сложно порвать – нитями дипломатическими, экономическими, финансовыми, культурными, научными. Петр I вернул Россию в Европу, снова, как при великих князьях Древней Руси, сделал ее непременной частью европейского культурного пространства. Он смог «восстановить тот путь “из Варяг в Греки”, который был прерван в России татаро-монгольским игом, и построить у его начала Петербург»[148]
– город святого Петра – преемник Рима, новый центр Европы, смотрящий не назад, в патриархальное прошлое, а вперед, на передовые страны Запада.Петр I превратил отношения России с Западом, говоря словами историка В. О. Ключевского, в «капитальный вопрос» русской жизни, изменивший парадигму культурного развития России, всю ее систему ценностей, во главу угла которой была поставлена идея земного труда как смысла жизни. Царь служил сам и требовал того же от своих подданных, прежде всего элиты, формировавшейся по принципу «знатное дворянство по годности считать»[149]
. В него было взято много пришлых людей, выходцев с Запада (В. Берхгольц, Я. Брюс, Ф. Лефорт, А. Остерман, П. Шафиров, П. Ягужинский), внедрявших его устои в новое для них русское отечество. 15 апреля 1702 года Петр I издал указ о приглашении иноземцев на поселение в Россию, который затем в расширенном виде и в форме манифеста 21 июля 1763 года был повторен Екатериной II. Иностранцам гарантировалось сохранение подданства, свобода вероисповедания, право на беспрепятственный выезд, освобождение от ряда податей и повинностей. Русские императоры высоко оценивали вклад просвещенных европейцев в развитие России, и, как говорила, например, Екатерина II об одном из них, фельдмаршале Б. К. Минихе, «не будучи сыном России, он был одним из ее отцов»[150].