Культурные индустрии

Указанные выше особенности форм собственности и структуры компаний в комплексно-профессиональную эру поднимают следующий вопрос: в какой мере начавшиеся с 1980 года изменения в степени конгломерации и интеграции привели к новым оригинальным формам собственности и структуры?! В главе VI мы увидим, что размеры и масштаб корпораций культурной индустрии значительно выросли, начиная с 1980-х годов.

Мы снова должны спросить себя, как нам следует оценивать этот рост? Роль корпораций культурной индустрии в обществе была важной темой в политической экономии, особенно в традиции Шиллера – Макчесни. Есть поразительные примеры защиты медийными магнатами, т. е. индивидами с полным контролем над компанией, своих интересов благодаря владению культурными индустриями, однако можно со всей убедительностью утверждать, что это исключения. В культурных индустриях магнатов больше, чем в любых других, но даже здесь большинство компаний управляется группой акционеров. Поэтому можно утверждать, что контроль распределяется между множеством собственников и это предотвращает служение только одним интересам. Однако дело не в этом. На карту поставлены интересы не отдельных индивидов, а интересы социального класса, к которому они принадлежат – богатые и влиятельные владельцы капиталов, имеющие тесные связи с влиятельными и могущественными институтами и индивидами.

Этот общий аргумент подвергался критике. Многие из тех, кто высказывался по вопросу о собственности и контроле в целом (не только в культурных индустриях), утверждали, что со времен «управленческой революции» XIX века контроль был делегирован менеджерам, представляющим другой социальный класс и не имеющим такой же заинтересованности в поддержании существующих властных отношений (см. обзор этих дебатов: [Scott, 1995]). В компаниях, таким образом, возникло смешение фрагментированных классовых интересов. Однако, по моему мнению, идея о том, что владельцы и топ-менеджеры представляют разные социальные классы, бьет мимо цели. Топ-менеджеры часто происходят из среды, столь же богатой и привилегированной, что и владельцы компаний. Они могут представлять иной слой господствующих классов, но поскольку они тоже богатые и привилегированные, они вполне могут разделять интересы и политические предпочтения собственников, которые их наняли.

У нас не должно быть сомнений в том, что владельцы компаний и менеджеры постоянно осуществляют контроль над ними. В своей важной статье Грэхэм Мердок, опираясь на социологию бизнес-предприятий, объяснил различие между двумя типами контроля в организациях: «аллокативным» и «оперативным» (все цитаты взяты из: [Murdock, 1982, р. 122]).

• Аллокативный контроль состоит в «полномочиях определять общие цели и задачи» предприятия и «общие принципы того, как оно использует свои производственные ресурсы». Он включает решение о том, расширяться или нет, а если расширяться, то в какой области; разработку финансовой политики (включая вопросы об акциях) и принятие решений о распределении прибылей, но самое главное, предполагает «формулирование общей политики и стратегии».

• Оперативный контроль «действует на более низком уровне и сводится к решениям об эффективном использовании уже распределенных ресурсов и внедрении мер, уже разработанных на аллокативном уровне».

Означает ли это, однако, что богатые и наделенные властью владельцы и топ-менеджеры компаний, работающих в культурных индустриях, способны с их помощью преследовать свои интересы? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять, в чем заключаются эти интересы. Мы можем говорить о трех различных потенциальных интересах собственников и менеджеров. Они стремятся к успеху:

• своего собственного бизнеса;

• таких же компаний, как их собственная;

• бизнеса вообще.

Я по очереди исследую каждую из этих целей в главе VI, поскольку они влияют на оценку роста культурных индустрий в целом.