Культурные истоки французской революции

Ни в теологии, ни в медицине мы не наблюдаем ничего подобного. Напротив того, в теологии происходит обратный процесс: число богословов в течение XVIII века снижается. Для бакалавров богословия переломными стали в Париже 1750-е годы, в Авиньоне 1720-е годы, в Тулузе сначала 1690-е годы, а затем, после некоторого роста, в 1740-е годы произошел новый спад. Та же тенденция отмечается среди лиценциатов богословия, среднее число которых в Париже, начиная с 1750-х годов, падает с каждым десятилетием. Данные университетской статистики позволяют предсказать и проследить отход от установлений Церкви, которая уменьшает прием на богословские факультеты и открывает духовное поприще новым членам — выходцам из купеческого сословия и из крестьян. В медицине и во всем, что касается степени доктора медицины, в разных университетах дела обстоят совершенно по-разному, в одних докторов медицины становится все больше (например, в Монпелье начиная с 1730 г. или в Страсбурге начиная с 1760-го), в других — все меньше (например, в Эксе или в Авиньоне число докторов медицины в XVIII в. падает с каждым десятилетием). Однако в целом происходит несомненный рост: в среднем, степень доктора медицины в 1780-е годы присуждают 160 ученым в год, меж тем как в 1700—1709 годах ее присуждали ежегодно только 75 ученым. И все же докторов медицины в конце XVIII века в восемь раз меньше, чем бакалавров права (при том что в Соединенных Провинциях в ту же эпоху их всего в четыре раза меньше), что свидетельствует о явном преобладании юристов во французской университетской системе Старого порядка.

Можно ли сделать из этого преобладания вывод о перепроизводстве юристов? Мы пока не в состоянии дать исчерпывающую характеристику рынка вакансий, на которые могли претендовать ученые-правоведы, но несколько региональных примеров говорят о том, что рост числа бакалавров права привел к их избытку. В Тулузе в конце эпохи Старого порядка число адвокатов растет (в 1740 г. в Парламенте их было 87, а теперь стало 215), появляется все больше новых адвокатов (приблизительно 7,5 в год в 1764—1789 гг. против 3,8 в первой половине столетия) — таким образом, это сословие молодеет (в 1789 г. больше половины тулузских адвокатов моложе сорока лет). Поэтому множество адвокатов остается не у дел, они никогда не выступают в суде; из 300 членов адвокатской коллегии в 1760—1790 годах 160 не имеют практики, а из 215 адвокатов Парламента, согласно переписи 1788 года, 173 никогда не выступали в суде{316}. В Безансоне и — шире — во Франш-Конгге положение такое же: адвокатов стало больше, их слишком много, они сидят без дела, им закрыт доступ в Парламент, куда можно попасть лишь при наличии родственных связей, они не могут получить место в королевской канцелярии, потому что места эти слишком дороги для них. Надежды адвокатов на продвижение по социальной лестнице не сбываются: им, не имеющим практики, лишенным возможности поступить на королевскую службу, на закате Старого порядка приходится несладко. И нет ничего удивительного в том, что они выступают против наследственных привилегий, считая, что талант важнее, чем происхождение, и во Франш-Конте, так же как и в других местах, они решительно встают на сторону патриотов{317}.

В конце эпохи Старого порядка доктора медицины находятся в гораздо более выгодном положении, нежели правоведы. Конечно, доктора медицины, желающие обосноваться в крупных городах, где должности контролируются либо объединением докторов-преподавателей (если в городе есть университет), либо врачебной коллегией, не всегда находят такое место, которое бы их полностью устраивало. Однако врачей во Франции мало (один врач на 12 000 жителей, меж тем как в Соединенных Провинциях один врач приходится на 3000 жителей), поэтому у них всегда есть выход; что же касается бакалавров права, то даже если они и имеют возможность получить звание адвоката (хотя это вовсе не обеспечивает им клиентуры), вероятность того, что им удастся найти доходное место, невелика.