Вполне в духе Куна, но гораздо менее помпезно, чем его утверждение «научных революций» через преобразования парадигм,[50]
Реквиц реконструирует общественную и в первую очередь внутреннюю теоретическую трансформацию наук о культуре и их специфических «словарей».[51] Для Реквица развитие наук о культуре определяется не сменой парадигм, но «трансформациями», переработкой теорий предшественников, нацеленной не на их категорическую замену, но на конвергенцию. Имеется в виду постулируемая им базовая конвергенция между двумя изначально антагонистичными исследовательскими направлениями – «„конвергентное движение“ между неоструктуралистским и интерпретативным словарями… переходящее в культурно-теоретическую „теорию практики“».[52] Происходящее при этом «концептуальное смещение»,[53] «смещение исследовательского интереса»[54] Реквиц, однако, сводит к отдельным авторам, ведущим представителям, научным школам и их предтечам. Данная же книга руководствуется совершенно иной логикой. Здесь мы исходим скорее из систематической классификации «поворотов», из трансдисциплинарных процессов перевода между теориями, методических установок и подходов к исследованию. В отличие от представления о целенаправленных или даже телеологических конвергентных движениях мы склонны полагать, что «повороты» различаются по процессам перевода. Тем самым они остаются открыты собственному развитию, будь то через перевод между дисциплинами, «путешествующие теории» («traveling theories», Эдвард Саид, Джеймс Клиффорд, Мике Баль)[55] или через перевод культурологических теорий в глобальные общественные контексты и их межкультурное освоение: перевод теории вместо ее «трансформации».Такая точка зрения освобождает структурирование наук о культуре от опеки «систематической истории теорий».[56]
Последняя сближает культурологическую трансформацию социальных наук с теорией практики. Но отдельные позиции при этом с неоправданной легкостью оказываются включенными в единую систематическую линию развития. Картографический горизонт наук о культуре, со своей стороны, простирается существенно шире, если исходить из того, что вместе со своими трансдисциплинарными словарями и концептуальными оптиками «повороты» подвергаются «переводу», а именно – в методы отдельных дисциплин. Таким образом, настоящая работа ни в коем случае не пытается продемонстрировать конвергенцию двух главных отраслей культурологии – структуралистско-семиотической и феноменологически-герменевтической, – чтобы, образно говоря, оказаться в финальном туре практических теорий. Если Реквиц прослеживает «трансформацию современного культурологического поля» вдоль обеих базовых линий, выявляя их начальные и конечные пункты,[57] то здесь мы, напротив, раскрываем грани многообразных «поворотов» – новых ориентиров, вытекающих друг из друга и в то же время продуктивно сосуществующих в ситуации напряженных взаимоотношений.Таким образом, мы не стремимся дать ретроспективу исходных и конечных пунктов теоретического развития вследствие единого революционного «Культурного Поворота». Мы скорее пытаемся очертить поле культурологических исследований и дискуссий с учетом открытости их координат. Даже когда Реквиц решается прогнозировать будущее развития «Культурного Поворота» – например, разногласия с нейронауками, – он тем не менее не выходит за рамки европейских теоретических концепций и их предпосылок – таких, как понимание смысловых основ. Подход, которого мы придерживаемся в данной работе, напротив, дает больше простора для дальнейшего профилирования наук о культуре, для их межкультурного расширения и переосмысления их центральных категорий. Этому помогает и то, что «трансформация» культурологического дискурса закрепляется здесь не за определенными теоретиками и традициями мышления, но за систематическими ведущими представлениями, «поворотами», которые ввиду их теоретической открытости способны примкнуть и к неевропейским теоретическим и критическим подходам.