Культурные задачи нашего времени

В то же время окончательно выделяется область нравственных норм. Общество меновое лишено сплоченности древних коллективов, индивидуалистически раздроблено на независимые хозяйства; и все же оно в его целом, или его отдельные классы продолжают сохранять и защищать силою коллективного мнения некоторые общие формы взаимоотношений, особенно устойчивые, которые они лишь со стихийной медленностью, незаметно для себя самого, изменяют или замещают новыми. Носителем этих норм является по-прежнему коллектив; а он при формальной раздробленности общества недоступен сознанию индивидуума, который среди всеобщей борьбы и противоречий видит всюду лишь отдельные хозяйства и отдельные личные интересы; благодаря этому нравственная норма не может быть отнесена людьми прямо к тому коллективу, жизнь которого она организует. Но она не может также быть отнесена и к обособленной личности, потому что личность принуждена ей подчиняться или страдать от ее нарушения, и зачастую находит прямое противоречие между этой нормой и своими ясно сознанными интересами. В результате — норма представляется людям, как внешняя сила, тяготеющая над ними и от них совершенно независимая. Отражение нормы в индивидууме — «голос совести» — рассматривается как внушение со стороны этой внешней силы, руководящей человеком. Такова нравственность; ее практически-организующая отношения людей функция познается фетишистически, и это маскирует ее истинную «культурную задачу».

Тот же фетишизм, впрочем, свойствен и правовым нормам; — при этом более мелким и частным из них, открыто для всех создаваемым специальными органами, он, естественно, присущ в гораздо меньшей степени, — общим же основам права — в гораздо большей, приблизительно такой, как нравственным принципам. И источник его тот же самый: эти основы стихийно и бессознательно вырабатываются коллективом обще-социальным или классовым, недоступным мышлению личности, — а частные правовые нормы подчиняются общим, как организующим жизнь коллектива во всей ее широте.

Наименьшим объективным значением обладают нормы приличия, вежливости, моды и т. п. Это — своего рода мелкая нравственность внешних манер и наружности людей; она и фетишистична, как настоящая нравственность, и так же стихийно охраняется коллективом, классовым или групповым, посредством его общественно мнения. Назначение подобных норм состоит в том, чтобы организовать обыденное общение людей с наименьшими трениями, с наименьшими противоречиями — вещь особенно важная в эпоху крайнего разнообразия специальностей, интересов и наклонностей. Условные манеры и условная внешность, объединяя разнородные в других отношениях элементы, создают некоторое предварительное настроение для их взаимного внимания и взаимного понимания.

Вся нормативная область культуры отличается, как видим, особенной ясностью и несомненностью своего объективного социального значения. Самое понятие «нормы» говорит о регулировании, т. е. организующей деятельности. Некоторое затемнение вносится только фетишизмом норм; однако и он маскирует главным образом их происхождение, а не их жизненную роль.

VII

Против изложенного здесь — по необходимости сжато — понимания духовной культуры возможны два основных возражения. Первое состоит в том; что нельзя культурные формы рассматривать всецело как организующие социальную жизнь, потому что на практике они обнаруживают нередко и прямо противоположную функцию — дезорганизующую. Сущность второго возражения та, что духовная культура, во всяком случае, не только организует жизнь людей, что ее значение шире — она также украшает жизнь. Оба возражения имеют за собою известную сумму фактов, но основаны на недостаточном их анализе.

Совершенно бесспорно, что, напр., капиталистическая городская культура разлагает старую семью, дезорганизует старые корпорации цехового типа, разрывает многие, прежде весьма прочные связи между социальными группами. Не менее бесспорно и то, что, напр., католицизм — крупнейшее культурное явление — был в эпоху своего упадка величайшей разрушительной силой в жизни общества, и в некоторых странах глубоко дезорганизовал производительные силы. Но каким образом и могли бы новые культурные формы организовать общество, не разрушая старых форм, в которых оно было организовано? И каким образом старые, отживающие культурные формы могут сохранять и поддерживать свою организующую роль, как не разрушая и не дезорганизуя развивающиеся новые формы жизни? Это — элементарная логика жизни. Если «разумное стало нелепым, и благо во зло обратилось», т. е. организация перешла в дезорганизацию, то понять происхождение и смысл обоих стадий явления можно только исходя из его первоначальной, положительной функции, потому что только благодаря ей оно вообще могло развиться. Так и в биологии объяснить генезис какого-нибудь ненужного или даже вредного организму «рудиментарного» органа, атавистического инстинкта удается только тогда, когда найдено его прежнее, полезное значение в борьбе за жизнь.