Другая точка зрения: духовная культура украшает и возвышает жизнь, — отнюдь сама по себе не противоречит действительности, но также и не объясняет ее. Бесспорно, все, что вносит в социальную жизнь гармонию, стройность, что связывает разрозненные элементы — все это также ее украшает и возвышает. Но развитие духовной культуры — процесс тяжелый и длительный, глубоко преобразующей человеческое существование — может определяться лишь объективными условиями жизненно важного характера. Следовательно, из «украшений» жизни сохраняются и развиваются те, которые укрепляют ее и усиливают в каких-либо отношениях; а она укрепляется и усиливается тогда, когда ее элементы организуются шире и прочнее[8]
.Не так давно одним или двумя критиками против всего защищаемого мною миропонимания был выдвинут упрек в односторонности, а именно в пристрастии к «организации»: у Богданова — говорят эти критики, — вечно кто-то что-то организует, или что-нибудь организуется. И действительно, сущность эмпириомонизма состоит в том, чтобы рассматривать
Мы знаем, что современное общество заключает в себе исторические наслоения трех классовых типов; отживающие классы феодальные; преобладающие — почти во всех цивилизованных странах — классы буржуазные; наконец растущий в непрерывной борьбе с теми и другими рабочий пролетариат. Далее, нам известно, что в классовом обществе вопросы культурного прогресса не могут ставиться с точки зрения социальной системы в целом, потому что у нее нет культурного единства, потому что тенденции культурного развития для различных ее классов несходны и противоречивы; а следовательно, вопросы эти должны решаться именно по отношению к социальным классам, как отдельным жизненным единствам. Теперь же мы раскрыли практическую сущность духовной культуры, как системы социально-организующих форм: в этом, очевидно, лежит и объяснение различия культурно-классовых тенденций; естественно и понятно, что коллективы, различные по всей совокупности условий своего существования, равно как и по своим интересам, по своим стремлениям, нуждаются для своей организации в несходных формах культуры. Попробуйте, напр., представить себе пролетариат машинного производства организованным на основе наивно-религиозного мировоззрения старых феодальных формаций, или на основе буржуазной доктрины о свободной конкуренции личностей: объединение было бы никуда не годным, потому что его связующая форма непрерывно подрывалась бы и разрушалась в первом случае влиянием научной техники ежедневно труда, во втором случае — потребностями ежедневной экономической борьбы. Не всегда, конечно, соотношение культурной формы с практическими содержанием так просто и ясно, как в этом примере, — но при достаточном анализе оно всегда может быть обнаружено, как реальное соответствие или противоречие.
Нам надо исследовать культурные задачи нашего времени. Должны ли мы для этого становиться на точку зрения поочередно каждого из существующих классов, считая, что у каждого из них есть особые такие задачи? Или они на деле концентрируются в одном каком-нибудь классе? Первая постановка вопроса сначала кажется наиболее логичной и объективной. Но необходима ли она, со всей ее сложностью?
Бесспорно, что и классы отживающие, каковы теперь остатки феодальной аристократии, а также феодального крестьянства, отчасти мелких ремесленников, живут своей особой культурной жизнью, разрешая в этой области, сознательно или нет, свои отдельные задачи, организуясь для
Хорошо, — скажет читатель, — я согласен, что культурные, или, пожалуй, антикультурные поползновения отживающих элементов не входят в наш сюжет. Но тогда надо признать, что задачи нашей эпохи — это задачи господствующих теперь классов, т. е., говоря вообще, капиталистической буржуазии; ибо она больше, чем кто-либо, представляет собою настоящее.