B.C. Библер связывает с «преображением» средневекового человека) Августин вынужден был, так сказать, преодолеть в себе античную личность. Центральная проблема античной личности — отношение к традиции и полису. Для средневекового человека более важным является принятие образов Творца, Христа и поворот к ближнему, т.е. подчинение самостоятельного поведения идеям христианства, христианской любви, бескорыстной помощи. Важная особенность средневековой личности — совпадение еестановления (преображения) исуществования,иначе говоря, именностановление личности образует сутьсредневековой личности.В античной культуре, например, это было не так: процесс становления не артикулируется и практически не осознается, артикулируется уже сложившееся самостоятельное поведение, противоположное (Сократ) или частично согласованное (Апулей) с общепринятым в полисе.«Без парадоксов преображения,— пишет Библер, рассматривая взаимоотношение в средневековой культуре двух культур ("высокой" церковной, ученой и "низкой" народной), а также двух голосов ("Схоласта" и "Простеца"), — тут никак не обойтись. Ни в реальной жизни Средневековья, ни в исследовании этой жизни. Когда Цезарь Ареатский пишет: "Мы также должны заботиться о душе, как возделываем свои поля", когда он говорит о душе человеческой как о "поле Господа", то это не просто ориентация на то, что слушатели его "сельские жители Южной Галлии". Это глубинный образ отношения человека средних веков (соответственно — культуры средних веков) к самому себе, к своему предельному полюсу: человек тогда самостоятелен, живет в горизонте личности, когда способен быть и простым, до-культурным, как земля, и высоким, утонченным какнебо...Предполагаю, что как раз этот момент "преображения" решающе значим в средневековой культуре...предметоммногих ключевых произведений "высокой" культуры средних веков выступает как раз моментвзаимообоснования "двух сознаний".Однако там (в "высокой" литературе) само "сознание простеца" взято в момент преображения или в итоге преображения вгоризонте личности.Понять в момент или в итоге преображения приходского или — еще глубже, в даль веков — архаического простеца в простецов Евангелия... В простеца Августина Блаженного, недоуменно вопрошающего о таких извечных загадках, как "что есть время?", "что есть память?", "что есть совесть?"» [32. С. 105-106, 109-110].