Культы, религии, традиции в Китае

Судьбам традиционной китайской цивилизации в XX в. в синологии уделено пока сравнительно мало внимания, хотя число работ на эту тему в связи с политическими событиями лоследних лет увеличивается буквально на глазах. Авторы этих работ обращают внимание на преемственность политической мысли, идей и черт национального характера, на то, что конфуцианство и в XX в. еще далеко не изжило себя [515]. В этой связи стоит отметить, что приверженность к конфуцианству и постоянное стремление реформировать это учение либо от его имени выступать с системой реформ, требуемых новой эпохой, было своеобразной доминантой истории политической мысли Китая. В позднем средневековье с идеями такого рода выступали многие известные мыслители, например Хуан Цзун-си [208; 924]. На рубеже XX в. эти же идеи упорно отстаивал глава реформаторов Кан Ю-вэй [877], идеи и политические позиции которого детально исследованы в монографии С. Л. Тихвинского [142]. Пожалуй, только с Лян Ци-чао, этого более удачливого alter ego Кан Ю-вэя, внесшего немалый вклад в развитие современной китайской историографии [568; 896—898], линия на безоговорочную поддержку конфуцианской доктрины начала изменяться, приобретая черты, в чем-то сходные со знаменитым тезисом Сократа — «Платон мне друг, но истина дороже» [290, 292].

Проблема конфуцианства как национальной идеологии остро стояла и в первые годы республики, когда она была даже поставлена на обсуждение в парламенте, и позже, в том числе и после «Движения 4 мая», идейные вожди которого Чэнь Ду-сю, Ху Ши, Ли Да-чжао, Лу Синь и другие резко выступали именно против конфуцианства, как оплота реакции и консерватизма. В эти годы в Китае создавались общества в защиту «истинного», «чистого» конфуцианства, издавались монографии, ставившие своей целью обелить это учение [271; 820]. Политические события последних десятилетий тоже не сняли вопроса о конфуцианстве и связанных с ним традиций прошлого с повестки дня. Надежды, возлагавшиеся некоторыми синологами клерикального толка на трансформацию Китая по направлению к евро-американским стандартам в связи с воздействием на него западной цивилизации и «христианского мира» [455; 662; 757; 817], не оправдались. В то же время и социалистическое развитие Китая испытало-столь серьезные деформации, что постановка вопроса о роли и воздействии конфуцианских традиций в наши дни отнюдь не кажется безнадежным анахронизмом. Во всяком случае в монографиях, изданных в 1965 г., можно встретить утверждения, что конфуцианство как традиционная китайская доктрина еще достаточно жизнеспособно, что его сила — в искусстве адаптации, в способности к регенерации и что оно еще может «занять свое место в новом культурном синтезе» [247, 18]. Словом, к проблеме интеллектуальной преемственности конфуцианского прошлого и современного Китая синологи относятся достаточно серьезно [561—563].

В заключение коротко об изучении идеологии и принципов жизни Китая в русской и советской историографии. Первый этап этого изучения, связанный прежде всего с именем и деятельностью Н. Я. Бичурина, в целом характеризовался компилятивными сводками и подчас даже примитивной апологетикой Китая, что было типичным в те времена для всей мировой синологии. С середины XIX в. на смену ему как закономерная реакция пришел критический анализ, порой даже скепсис и гиперкритицизм, шедшие бок о бок с тщательным научным исследованием различных сторон и аспектов китайской цивилизации. Научная критика китайских источников и сообщаемых ими сведений была большой заслугой академика В. П. Васильева, чьи труды в русской синологии наиболее^-характерны для этого этапа. Однако в конце XIX в. к такой критике примешивалось уже и навеянное политикой европейских колониальных держав отношение к китайской Цивилизации как к культуре отсталой страны — наиболее отчетливо такое отношение проскальзывает в монографии И. Коростов-ца [72]. Как бы ответом на это явились исследования С. Георгиевского [44—45] и книги А. Столповской [134—135], стремившихся подчеркнуть достоинства и преимущества китайской цивилизации, образа жизни китайцев, их национального характера. Начало XX в. отличалось уклоном русских синологов в сторону более тщательного монографического изучения отдельных сторон и аспектов китайской культуры. Среди работ выделяются книги А. И. Иванова, П. С. Попова [64— 65; 109—111]. Эта же линия была продолжена русскими синологами, которые после революции жили в Харбине,— И. Г. Барановым, П. В. Шкуркиным и др.