Влиятельным и могущественным был в эпоху Тан и буддизм, переживавший в ту пору свой «золотой век» в Китае. Секуляризация 845 г. очень сильно подорвала, но не погубила китайский буддизм, который к тому времени уже крепко врос в китайскую почву. Как и многочисленные даосские верования и культы, буддийские идеи, обряды и превратившиеся в божества будды и бодисатвы стали в Китае уже привычными, своими, подчас даже незаменимыми. И со всем этим конфуцианство танской и последующих эпох не могло не считаться. Нужно было найти выход, наиболее целесообразное решение проблемы. И это решение было продиктовано самой жизнью. Как и тысячелетие назад, когда конфуцианство в борьбе с легизмом с успехом вышло из тяжелого кризиса и доказало свою жизнеспособность и умение вступать во взаимодействие с другими идеологиями и заимствовать из них наиболее важное, так и теперь оно сочло за благо пойти на компромисс и использовать сложившуюся обстановку для укрепления своего безусловного авторитета.
Пожалуй, основной причиной такой гибкости, приспособляемости и жизнеспособности конфуцианства следует считать его рационализм, нередко одерживавший верх над догматикой. Будучи почти всегда господствующей идеологией, конфуцианство в сущности никогда не становилось учением с крайней нетерпимостью ко всем инакомыслящим. Конфуцианство, при всей явно выраженной склонности к консерватизму, догме, схоластике и т. п., умело находить в себе силы и потенции для постоянной, хотя и крайне замедленной эволюции. А это было необходимым условием того, что конфуцианство просуществовало дольше любой другой известной человечеству религиозно-идеологической системы.
Конфуцианство как концепция не было абсолютно застывшей мертвой догмой — хотя очень многое в нем даже при специальном изучении представляется подчас почти неизменным на протяжении долгих веков. Впечатление о неизменности и консервативности конфуцианства, равно как и причина его стабильности и жизнестойкости, во многом объяснялись тем, что все структурные и даже принципиальные изменения в своем учении конфуцианцы всегда очень заботливо камуфлировали. Только в том случае, если необходимость какого-либо новшества, изменения могла быть убедительно обоснована соответствующей ссылкой на классиков, новой интерпретацией того или иного текста канонов, оригинальная и рациональная идея могла получить право на существование и быть осуществленной. Естественно, чго в ходе этого новая идея, во-первых, обрабатывалась, лишалась своих острых углов и граней и приспосабливалась к условностям, нормам и традициям конфуцианства, а во-вторых, переставала быть чуждой и становилась своей, конфуцианской. При этом считалось само собой разумеющимся, что эта идея по крайней мере имелась в виду, если даже не упоминалась в завуалированном виде еще древними мудрецами.
Именно таким способом конфуцианцы присвоили в ханьское время многие из идей и институтов поверженного легизма- Эта же линия была характерна для эволюции конфуцианства и в последующие века. И даосизм, и буддизм уже с первых веков нашей эры оказали огромное влияние на китайскую общественную мысль, на многие идеи и институты китайцев. Вольно или невольно наиболее существенные из этих идей, проникая в недра китайского общества, оказывали свое воздействие и на конфуцианство, в первую очередь на его социально-политические и этические нормы. Первоначальная (эпохи Конфуция и Мэн-цзы), девственная чистота конфуцианства все более уходила в прошлое. Сначала легизм, а затем даосизм и буддизм во многом изменили конфуцианство, заставляя его приспосабливаться к новым условиям.
Наряду с главной, исторически обусловенной, объективной линией эволюции в процессе изменения первоначального конфуцианства огромную роль сыграла другая, на первый взгляд случайная и субъективная линия. Смысл ее сводился к тому, что, какими бы медленными ни были темпы вызванных чужеродным влиянием перемен и как бы заботливо ни камуфлировались все новшества,— все равно время от времени, на каждом новом этапе развития находились влиятельные и эрудированные конфуцианские ученые, которые резко выступали против всех новшеств и соответствовавших им порядков и начинали решительную кампанию за возвращение к древним традициям, к неизменной чистоте великих идеалов Конфуция и Мэн-цзы. Выступая в качестве ревнителей попранной старины, эти деятели умело придавали поднимавшимся ими проблемам такой смысл, который по существу мог содействовать проведению назревших реформ, необходимых для развития и жизнеспособности идеологии, для стабильности и крепости государства- Неудивительно поэтому, что такие протесты и такого рода резко консервативная реакция нередко приводили к обратному результату и давали новый сильный толчок развитию конфуцианской мысли, способствуя обновлению всего конфуцианского Китая. Видимо, именно в этом плане следует прежде всего оценивать сыгравший столь большую роль в судьбах Китая феномен неоконфуцианства.