Кумир

— Смотри, это ведь как раз тот самый случай: подсудимый виновен, если суд не докажет обратного.

— Кончай прохаживаться на ее счет, Джо!

— А… вот, значит, как?

— Спокойной ночи, Джо.

Росс положил трубку. Выключил свет, отодвинул нейлоновую занавеску и вышел на темную террасу, прихватив с собой стакан. Глядя на призрачно-белые, омывавшие берег волны, задумался. У него больше не оставалось сомнений: за ним установлена слежка. Человек, удивший крабов у причала, был тот же самый тип, что околачивался возле стойки бара днем, когда они с Салли вышли из "Травяной хижины". И другой, который торчал в фойе их гостиницы и читал один и тот же номер газеты. А еще фары машины, которая неотступно следовала за ними, пока их такси кружило по городу.

Да, Манкузо прав: все это дело нечисто. Первое убийство, за ним еще два. И кровавая баня в доме Беквита. А главное, такое чувство, будто делом занимается еще кто-то, кроме них. И этот кто-то всегда на полшага впереди них, в засаде. Где-то там, в темноте… Впрочем, здесь, в Майами, все чуть иначе: за ними следили, почти не таясь. Но кто?

Перила были холодные, от бетонного пола террасы несло сыростью. Он уже собрался уходить, когда его внимание привлекло какое-то шевеление в номере по соседству. Прозрачный тюль позволял видеть все за стеклянными дверями, выходящими на террасу. Возле кровати горели две настольные лампы. Полоска света пробивалась из-под двери ванной. Вскоре оттуда вышла Салли, стала раздеваться.

Росс отступил в глубь террасы, куда не попадал мягкий свет луны. Он следил, как Салли расстегивает платье, сбрасывает его с плеч и оно скользит по бедрам, падая у ее ног. Вот она вышагивает из него, поднимает и, аккуратно сложив, вешает на спинку стула. Росс понимал, что ему сейчас следует уйти, но на это просто не было сил.

Тут Салли повернулась к двери, как раз в ту сторону, где, прячась в тени, стоял Росс. Медленно расстегнула лифчик, бросила его на стул. Груди у нее круглые и высокие, талия на редкость тонкая. Соски темные, острые, мягкие груди колыхались в такт движению тела. От возбуждения Росс едва дышал. А она между тем стянула с себя трусики и, выпрямившись, осталась только в туфлях на высоких каблуках. Теперь она была видна ему вся, с головы до пят: дразняще-чувственные бедра, золотистые курчавые волосы в форме аккуратной буквы "Y". Словом, одна из тех соблазнительных красавиц, которых ему доводилось видеть разве что на страницах журналов: податливая ухоженная плоть, мягкие округлости тела. Росс сглотнул слюну.

Когда Салли повернулась и ушла в ванную, настольная лампа осветила напоследок еще изгиб ее спины и ягодиц…

Отхлебнув большой глоток джина, Росс вернулся к себе, присел на кровать. Спать ему больше не хотелось; он встал и включил программу Дэвида Леттермена. Росс никогда не находил его вечерние шоу особенно смешными, и сегодняшнее не было исключением. Он тут же выключил телевизор. Оглядев свою комнату, решил, что она чертовски мала, чтобы торчать в ней день и ночь — а ведь именно это и пришлось бы делать, если за ним действительно следят. Надо это проверить, решил Росс. Одевшись и сунув в карман револьвер, он взял ключ от номера и вышел.

Манкузо долго еще сидел у телефона, раздумывая: не перезвонить ли Россу? Не понравилось ему, как парень с ним разговаривал. Конечно, Салли Крэйн недурна собой, сиськи и задница в полном порядке. Чувствуется, что эта дамочка немало повидала на своем веку. Но уж слишком она непроста для такого парня, как Дэйв.

Спустившись на первый этаж, Манкузо заглянул в бар, о котором говорил таксист. Так и есть: проституток тут хоть отбавляй. Манкузо подсел к одной такой. Маленькая, рыжеволосая. Лет сорока.

— Что будем пить?

— "Бурбон". Двойная порция.

— Это по мне.

Бармен поставил перед ним выпивку.

— Ты что, здешний? — спросила она.

— Нет, из Вашингтона.

— В правительстве служишь?

— Угу. Езжу, отлавливаю победительниц конкурсов красоты для нашего президента.

— Очень ты умный, как я погляжу.

— Хочешь, я и тебя проверю?

— Попробуй.

— А сколько возьмешь?

— Сотенную.

— Брось. Я не такой голодный, а ты не такая уж красотка.

— Получше тех, что у тебя дома.

— Ну, это как поглядеть.

Они оба засмеялись. Манкузо сказал бармену, чтобы тот прислал официанта с выпивкой в номер. Пока ехали в лифте, смеялись без передышки.

Манкузо снял пиджак, и она увидела у него на боку револьвер.

— Ты что, "фараон"?

— Ну, не сейчас, рабочий день окончен.

— Под "фараонов" не ложусь!

И стала одеваться. Тогда он выложил на кровать пятидесятидолларовую бумажку.

— Так пойдет?

Она поглядела на деньги, потом с опаской снова на него:

— А не трахнешь?

— Обязательно. И как следует!

— Это мы еще посмотрим. — И снова стала раздеваться.

В темноте она тихо застонала, когда он вошел в нее. А когда кончил, тут же включила свет. Вместе они выпили еще "бурбона".

— Хочешь по новой?

— Пятьдесят — мой предел,— ответил Манкузо. — Сегодня я не при деньгах.

— О'кэй,— ответила она. — Теперь так, по любви.

Она сделала, как сказала. И это была единственная любовь, которую он понимал.