Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника. Свой среди медведей

Все трое, с работой, мы подходим к прижиму. Здесь речка прижимается к восточному борту речной долины. Отсюда, по гребню этого высокого борта начинается наша смотровая тропа. Сегодня мы проходим прижим по низу, у самой воды, по нагромождениям скальника. Если стоять лицом вверх по течению – сюда речка приходит с запада и впереди нас раздаётся в ширь закоулок поймы. В этом закутке, под колком пихтарника, по берегам мшистого ручейка разбросаны останки каких-то клеток!

– Мужики! – показывает нам Анисимов, клетки, – Вот что, я вам показать хотел! Это – клетки от первой партии норок!

– Ух, ты! – мы с Игорем с интересом рассматриваем шестигранники сеточной ячеи, распахнутые дверцы клеток…

– Смотри, где выпустили! – прикидывает Игорь, – Километра полтора от устья Тятиной! Удачное место! Хвойный лес, глухой лесной ручей, речка рядом, с её завалами.

– Ну! – соглашаюсь я, – В ручье – мелочи много! Так что, норкам здесь – и корм и укрытие…

– Норок сюда привезли в восемьдесят третьем году, семь лет назад. Михаил Дмитриевич Перовский нам рассказывал, как они их выпускали, – говорит Анисимов.

– Воронов мне тоже рассказывал, – кивает Игорь, – Об этой, норочьей эпопее. Он тоже участвовал.

– Вот так… – стоим мы, перед клетками, – Это – уже история…

Мы возвращаемся к Тятиной… У Игоря и Андрея тонкая работа – метр за метром, они тщательно обследуют береговую линию речки… каждую корягу, каждую нишу. Их задача – выяснить ситуацию по норке здесь, на Тятиной, в местах выпуска. Поэтому, они продвигаются вперёд так медленно. Я успеваю семь раз прошнурковать окрестности по своим, медвежьим делам…

В речке стоит много кунджи! Просто, тёмная масса…

Очередной раз, я появляюсь на метровом берегу речной поймы, над согнутым над галечным берегом речки, братом: “Ну? Как дела?”. Стоящий болотниками по колено в воде, Игорь опирается своими руками на бревно завала и поднимает на меня усталые глаза: “Ну, как… Тридцать гоголей насчитал. Двадцать крякв! Один, даже, канюк пролетал! Норки, вот, только, нет. Чисто всё…”.

– А, как у Андрея?

– Да, также…

Уже давно перевалило за полдень.

– Пора и нам поворачивать к дому! – думаю я.

Игорь с Андреем тихо совещаются и выбираются из воды речки, на стол пойменной равнины.

– Всё! Домой! – говорит Игорь, – В глазах уже рябит.

– Завтра – продолжим обследование речки с этого места, – вторит ему Анисимов, – Завтра.

– Кропотливая работа! – думаю я, – Требует ежеминутного внимания! Попробуй вот так, постой, согнутым пополам, полдня!

Мы переходим речку по бурному, валунному перекату и выбираемся на окончание нашей, такой родной, смотровой тропы.

– Всё! Теперь – домой…

Мы неторопливо шагаем по тропе, поглядывая сверху в пойму. С гребня высокого борта речной долины хорошо просматривается всё пространство широченной поймы Тятиной. Сетка веток по-весеннему голого, пойменного ивняка ничуть не мешает нам.

Прямо на тропе, натыкаемся на медвежий помёт! Я останавливаюсь и вытаскиваю из рюкзачка стопку новых полиэтиленовых пакетиков. Я, их – специально для этого накупил в магазине.

– Саня! – оборачивается, уже прошагавший вперёд по тропе шагов тридцать, Анисимов, – Тут – ещё один!

Я забираю оба помёта с собой – мне уже мало знать, что помёт состоит из энного объёма лизихитона и энного объёма листьев осоки. Мне нужен более детальный анализ.

Смотровая тропа закончилась.

– Давайте, вывернем к дому через ольховники Банного ручья! – предлагаю я, – Посмотрим, что делается под лесом.

И мы закручиваем “малый круг” – по ольховникам Банного ручья…

Под ольховниками лежит ровный, метровый слой снега!

– Значит, – прикидываю я, – Основные запасы лизихитона для медведей – по-прежнему, недоступны.

А под хвойниками – вообще стоит нормальная зима!

– Здесь – столько снегу! – я удивлённо смотрю по сторонам, – Теперь мне понятно, почему медведи со всех окрестностей выходят кормиться в пойму Тятинки!

Пока Андрей с Игорем кочегарят печку и варят еду, я, устроившись на большущем бревне перед Тятинским домом, работаю с помётами. Ведёрко, широкий и мелкий противень, пинцет, препоровальная игла, резиновые перчатки и разнокалиберные плошки – вся моя полевая лаборатория. Я зачерпываю две трети оцинкованного ведра чистой воды из глубокой лужи, что разлилась в вездеходных колеях на углу нашего дома. И выворачиваю в него ком медвежьего помёта, из полиэтиленового пакетика.

Нужно быть ботаником, чтобы заранее просчитать, что все кусочки лизихитона всплывут на поверхность воды! Ведь, это растение – типичный гигрофит. Жизнь в воде связана с недостатком кислорода. Лизихитон приспособлен к такой жизни тем, что его ткани имеют огромные межклеточные полости, заполненные воздухом.

Я сдвигаю палкой толщу плавающих на поверхности воды, кусочков лизихитона и выкладываю их на один конец противня. Двумя палочками, я выуживаю клок зелёных листьев осоки и убираю его на другой конец противня. Теперь, осторожно покачивая ведро, словно старатель свой лоток, я, через край, сливаю воду…

На дне ведра желтеет россыпь косточек! Я вытряхиваю их на противень, отдельной кучкой. Здесь – зубы, позвонки, рёбра…