Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника. Свой среди медведей

– Спиной к стволу. Защита – прежде всего! – улыбается Игорь, – Только, кто на такого большого бросится?

– Ну! – киваю я, обшаривая лёжку глазами, – Рудимент! Это условие выживания вбито в его голову с юности. Когда от всех приходилось спасаться. Теперь – он вырос, стал здоровым как слон, опасаться других медведей больше не приходится, а он – свою спину на лёжке всё-равно защищает стволом дерева. Одно слово – рудимент.

– Хм!

– Что? – мимоходом, не отрываясь от своих дел, тут же интересуюсь я.

– Он подстилку сделал! – недоумевает Игорь, – Уже тепло! Медведи, о подстилке, уже давно забыли!

– Ну! – киваю я, и мой рот трогает улыбка, – Сделал… Ты глянь – вода кругом, всё чавкает. Это – он в воде лежать не хочет.

– Не хочет задницей в воде, как лебедь? – тихо смеётся Игорь, – Ишь, ты!

С ближайших нескольких метров, медведь сгрёб на подстилку всю прошлогоднюю солому вейника. Я зарисовываю в свой дневничок его лёжку, схемку её расположения на местности… Рулеткой, замеряю размеры лёжки: “Пятьдесят шесть сантиметров, в поперечнике”.

– Саш, он же большой! – хмурится Игорь, – А лёжка – чуть больше полметра, диаметром!

– Так оно и есть! – не сомневаюсь я, – Ты представь себе корову.

– Ну.

– Это же – крупное животное! А ночная лёжка, у неё – вот такая же! Я-то насмотрелся на коровьи лёжки. Весь прошлый год изучал “работу” скотинников… А ещё – кругом вода! Тут не особо развалишься! Он лежал, сжавшись в клубок.

Наконец, доходит очередь до помётов. Пять их кучек лежат веером, шагах в пяти за краем лёжки, со стороны открытых просторов поймы.

– “Танкоопасные” направления должны быть прикрыты! – улыбаюсь я, – Это закон.

– Он же большой! – опять отзывается брат, – Ему-то – кого опасаться? Что? Опять рудимент?

Опустившись коленом болотника на лёжку, Игорь, через кучки помёта, прищуривается глазом на просторы поймы.

– Ну! – киваю я, – Он – уже огромный, никого не боится, а с детства в его голову вбита привычка кучки ночных помётов ставить на самых опасных подходах к лёжке.

– Всё – как у нас! – усмехается Игорь, – Чтобы медведь, на рассвете, на нас случайно не наступил – при ночёвках в лесу, на наиболее вероятных подходах, метров за двадцать пять перед палаткой, мы развешиваем свои портянки. Запаховая метка! Медведям развешивать нечего, поэтому они раскладывают свои помёты…

– Ну, – соглашаюсь я, – Предупреждение… Мы закрываемся от опасности портянками, а медведи – помётами. Их запаховая метка – даже лучше нашей!

– Точно! – смеётся Игорь, – Но… мы с тобой, до этого дожили – лет через десять, лесной, походной жизни!

– Ну, ты сравнил! У нас, походов с ночёвками – месяц в году, а у него каждая ночь – ночёвка в лесу.

По свежести помётов нетрудно вычислить и свежесть лёжки.

– Здесь, медведь ночевал – около трёх дней назад, – заключаю я.

Пять помётов! Какой материал! Комками чёрного, с синевой, цвета, они аккуратно лежат на выбеленной дождями, сухой, прошлогодней соломе вейника. С сегодняшнего дня я, свою “лабораторию по анализу экскрементов” ношу с собой. Я просчитал, что мне легче носить по лесам пустое ведро, чем весь день носить рюкзак помётов. А потом – ещё весь вечер разбирать их у кордона. Удобнее это делать прямо на месте.

Вот – и вода рядом! Я шагаю к ручью, зачерпываю полведра воды. Натягиваю на руки тонкие, резиновые перчатки. В ведро с водой опускаю первый помёт. Срубленной рядом палкой, осторожно размешиваю содержимое… Кусочки лизихитона сразу всплывают на поверхность воды и я вынимаю их из ведра, отдельно, в кучку. В толще воды вольно распределяется мочалка жилок полупереваренных черешков белокопытника. Я выуживаю и их, в отдельную кучку. Через край, осторожно сливаю воду…

– Так! Косточек рыбы и мышей нет! – бубню я себе под нос, – Ну и ладно. Теперь нужно прикинуть объём каждого вида корма… Так. Пиши!

Игорь кивает головой. Он сидит, на солнышке, рядом.

– Лизихитон восемьдесят пять процентов объёма, белокопытник – пятнадцать.

Игорь записывает в дневничок…

Вот, я уже пятый раз шагаю с ведром к воде. Это – последний помёт…

– Этот медведь питается лизихитоном и черешками белокопытника, – рассуждает брат, глядя в дневничок, – В трёх экскрементах восемьдесят пять процентов составляет белокопытник. В двух других – такое же преобладание имеет лизихитон.

– Ага. А, вот, осенних косточек кеты и мышиных хвостиков у этого медведя нет!

– Ну и что? – вздёргивает плечом Игорь, – Так и должно быть. Он здоро-овый такой! А, значит – грузный. Ему, мышку в траве поймать – сложно. Ему, рыбная косточка среди камней на берегу – как слону дробина. Несущественный объём корма, ради которого не стоит шевельнуться!

– Ну, да! – соглашаюсь я, протирая резину своих перчаток, а потом и сами руки, ватным тампоном спирта.

Я подсаживаюсь к брату и беру в руки дневничок с записями…

– Фу! Саш! – улыбается Игорь, – От тебя сивухой прёт! Как от алкаша! У медведей – такой нюх! Конечно, они нюхают наши следы. И веточки, за которые мы берёмся руками… Интересно – что они о тебе думают?

– Ну! А ведь, точно! – усмехаюсь я, не отрываясь от записей, – Они убеждены, что я хожу всегда пьяный!