А, ещё, оказывается, что сейчас – самое время цветения магнолии! Мы стоим на сжатой зарослями бамбука тропе над Озёрной и задрав лица к небу, всматриваемся в кроны деревьев. Высоко над нашими головами, в лопушистых кронах магнолий, видны крупные, белые цветы! Одни из них уже отцвели, другие – ещё находятся в бутонах…
– Надо бы забраться на дерево! – делает предложение, Перовский, – Цветок достать.
Надо-то – надо! Но, кто полезет? А, я – не уверен в своей правой руке. Всё-таки, заживление… Ну, да ладно! Подпрыгнув, я зависаю на нижней ветке магнолии. Я вишу вертикально вниз и прислушиваюсь к своей, туго стянутой бинтами в локтевом сгибе, руке.
– Вроде, в порядке! – думаю я, – По крайней мере, не больно.
И я лезу вверх, в крону…
Я отыскиваю полностью раскрытый цветок. Не чрезмерно перезревший, но и не «только что из бутона». Я срубаю тесаком ветку с цветком и осторожно сбрасываю её в руки, ждущего внизу, Михаила Дмитриевича. И тут же спускаюсь, следом.
Вот и земля! Я спрыгиваю на тропу и присоединяюсь к «коллегам», с интересом разглядывающим цветок. Мне, он – тоже вдиковинку. Не каждый день цветы магнолии в руках держишь!.. Большой! Грязно-белого цвета, толстые, мясистые лепестки… Но почему-то, этот крупный цветок, на меня, особого впечатления не производит! Видимо, как ботаник, я уже настолько наполнен информацией об этом чуде природы, что «созерцание натуры» уже не даёт мне ничего нового.
А, вот, запах! Какой густой и сильный аромат исходит от этого цветка! Этот восхитительный запах хочется вдыхать снова и снова!.. Магнолия так и отложилась в моей памяти – потрясающим ароматом своего цветка…
Выстроившись цепочкой, под рюкзаками, мы шагаем по тропе над речкой, дальше…
К распадку Озёрной, с нашей стороны, примыкает небольшой отвилок. На днище этого распадка, далеко под нами, стоит крупное дерево с округлой, развесистой кроной. Оно, буквально, всё бело! От шапок соцветий… Мы стоим на повороте тропы. Я спорю со студентками, насчёт «объекта». Четыре курса МГУ! Они – готовые ботаники. У нас – профессиональный спор…
– Может, рябина смешанная? – прикидывает вторая Марина, – Сейчас – самый сезон её цветения.
– Нет, не похоже… – прищуриваюсь я, с тропы вниз, в свои круглые очки, – У рябины листья сложные.
– Марина, у тебя глаз зоркий! – говорю я той Марине, которая стройная и спортивная, – Ты, листья видишь?
– Нет, – отрицательно качает она головой, – Далековато отсюда.
– Если не рябина… Что ещё, может так цвести? – недоумевает другая, более крупная Марина.
– Может, черёмуха? Она – тоже, белым цветёт! – отзывается первая Марина.
– Нет! – сразу «зарубаю» я, её вариант, – У черёмухи айнской – свисающие вниз, длиннющие кисти цветков! Восемьдесят цветков в кисти!
– Так уж и восемьдесят! – сомневается первая Марина.
– Точно! – горячусь я, – Я сам считал, месяц назад… А, у этого – круглые зонтики цветков или щитки!
– Ну, что ещё может цвести, в это время? Больше – нечему! Наверняка, рябина! – упорствует вторая Марина.
– Да, нет же! Отсюда, конечно, далековато, но у этого листья – мелкие! – спорит первая Марина и щурится вниз, – Во всяком случае, они – одиночные, а не сложные, как у рябины!
– Я, конечно, не специалист в деревьях, – не выдерживает, молча стоящий на втором плане, Перовский, – Но… может, легче туда слазить?
– Туда?! – недоумённо оборачиваюсь я, к нему.
– Туда?! – растерянно смотрят на нас, девушки.
– А что? Я – ничего! – отступает на шаг, Михаил Дмитриевич, – Я – только предложил! Но… так можно спорить до бесконечности.
Здесь, в отвилке второстепенного распадка, образовался уютный затишок. Здесь – полнейшая защита от ветра, тумана и прочих погодных невзгод. Поэтому, этот крутой распадок затоплен высоченным бамбуком. Бамбук переплетён лианами актинидии. И я не строю ни малейших иллюзий: «Спуститься вниз – ещё, куда ни шло! А, как выбираться обратно?!».
– Ну… – блестят глаза, у Перовского, – Как-нибудь вылезешь! Мы будем ждать, сколько надо…
Собравшись с духом, через минуту, я делаю шаг вниз, в бамбук. Ещё на тропе, я разворачиваюсь «лицом к скале» и крепко вцепляюсь руками в проволоку бамбуковых стеблей. Бамбук – в рост человека!..
– Эй! – через пять минут, кричит с тропы, окончательно потерявший меня в бамбуке, Перовский, – Са-ша! Ты живой?!
– Живоооой! – кричу я, отплёвываясь от паутины и тяжело дыша, – Здесь я!
Очень крутой склон, скользкая проволока бамбуковых стеблей…
С трудом продравшись по зарослям бамбука на днище распадка, я пробираюсь к дереву. Густой бамбук – в рост человека! Я стою и задрав лицо вверх, всматриваюсь в крону «объекта»…
И моя душа сладко замирает: «Ах! Это ботрокариум! Ботрокариум! Цветёт-то как!.. Вот, это, даааа! Никогда не видел».
– Это ботрокариум! – горланю я вверх, в сторону тропы.
– Что? – едва доносится до меня ответ, не понимают меня, студентки.
– Бо-тро-ка-ри-ум! – ору я им, из бамбука.
Но они – всё-равно ничего не понимают, из моего крика.