Я вытаскиваю из ножен свой тесак и срубаю четыре кончика веточек, с шапочками соцветий. Для гербария заповедника. Ботрокариум в цвету! Это круто. Эта ботаническая изюминка Кунашира имеет характерное жилкование листьев. Не обращали внимания на жилкование листьев у свидины?! Тонковеточный кустарник, что делает бордюры вдоль городских улиц. Жилки – не ветвятся! Они загнуты дугами, по листовой пластинке. У ботрокариума, жилкование – такое же. Ведь он – её ближайший родственник.
Теперь – в обратный путь. «Против шерсти», я долго и упорно бьюсь в бамбуковых зарослях, делая короткие перекуры и снова, шаг за шагом поднимаясь всё выше по склону, к тропе…
На тропе меня смиренно ждут две Марины и Перовский.
– Вот! – тяжело дыша, мокрый от пота, дрожащей рукой, я протягиваю им свой букетик, – Ботрокариум! Высшая категория редкости!
– Ух, ты!
– Ботрокариум спорный… Интересно!
– Точно, экзотика! Кунаширская экзотика. Два молодых ботаника, две Марины, внимательно рассматривают веточки дерева… А я, прямо на тропе раскрываю свою гербарную папку и закладываю в неё два образца ботрокариума…
Последний поворот морского берега. Перед нами открывается бухта. Это и есть местечко «Алёхино». Мы ночуем в небольшом балке. Это – кордон нашего заповедника. Здесь хорошо! Мы – народ походный, нам много не надо. После тяжёлой работы, под защитой стен, так спокойно спится…
– Тик-тик, тик-тик, тик-тик… – под утро, меня настойчиво будит монотонное тиканье настенных часов.
– Часы… Мы – на Алёхино… Это кордон… Какие часы? – тяжело ворочаются, в моей сонной голове, мысли, – Здесь, часов нет… Это – не часы! Это капли, с крыши! Дождь! Значит, сегодня можно поспать подольше…
Дождь набирает силу на протяжении всего дня! Вертикальные столбы водяной пыли, покачиваясь, нескончаемой чередой медленно движутся на фоне темнеющего леса. Вот, уже и ветер налетает! Я прислушиваюсь к его резкими порывам…
– Это – циклон! – думаю я, глядя в небольшое окно, за которым полощет непогода, – Он, быстро – не перестанет…
Ненастье уходит только через двое суток. Двое суток замкнутого пространства! Проснувшись очередным утром, мы, уставшие от безделья, с радостью видим над сопками Алёхинской бухты голубое небо! Быстро собираемся в дорогу. Сегодня, к вечеру, выйдем на кордон, что на мысе Четверикова.
Яркое-яркое утро вокруг! Под рюкзаками, всей четвёркой, мы бодро шагаем мимо устья речки Алёхина. Яркое солнце играет в синем небе! Яркая зелень умытой природы радуется вокруг нас! Всё играет солнечными зайчиками, скверётся, цырчит и благоухает…
На песчаном пляже бухты, у высокого, каменного моста через речушку, лежат, лениво жуя жвачку, местные чёрно-белые коровы.
– О! Гольштинофризская, молочная порода! – улыбаюсь я коровам, – Самая породистая корова на Сахалине. Специально завозили…
Не переставая жевать, коровы провожают нашу, дружно шагающую мимо них, четвёрку, своими ленивыми взглядами. Сразу за мостиком, лесная дорога начинает втягиваться в затопленный лопуховым «лесом», пологий распадок…
Мы проходим не больше тридцати метров от мостика! Когда мой, настороженный слух улавливает шлёпанье в зарослях ручейка, совсем рядом с нашей дорогой!
– Шлёп-шлёп, шлёп, шлёп…
Студентки Марины весело болтают с Перовским о всяких московских новостях. Звуки окружающего леса никого из них не интересуют!
– Ну, конечно! – понимаю я их, – Михаил Дмитриевич – тоже москвич! У них – общие темы… Но, блин! Если б я был бы один – я бы сказал себе, что это – медведь!
– Что делать?! – бьётся в моей голове, торопливая мысль, – Здесь же, коровы – вот они, рядом совсем! Цивилизация! Да и вообще! Говорят, что по окрестностям Алёхино бегает целое стадо местных подсвинков! Если я сейчас заикнусь о медведе, а в ответ, из лопухов высунутся весёлые пятачки поросят – надо мной, целый год, весь заповедник смеяться будет!
Мы так и продолжаем шагать, по колеям лесной дороги. Студентки Марины беззаботно болтают с Перовским о Москве, я же – нервно кошу глазом на стену лопухов, по левую сторону дороги.
– Поросята или медведь? Поросята или медведь?.. – одна мысль стучит в голове.
Всё разрешается само собой! В лопухах ручья прямо напротив нас, раздаётся ошалелый медвежий рев!
– Ррррррррааааа!
Идиллия искроносного, солнечного утра исчезает бесследно.
– Хррряск! Хррряск! Хррряск! Хррряск! Хррряск!
Тяжёлые прыжки надвигаются на нас! Сочный грохот проламываемой стены лопухов стремительно нарастает! Крутнувшись навстречу медвежьему рёву и грохоту лопухов, мы оказываемся перед непроницаемой, трёхметровой, зелёной стеной стеблей и листьев.
– Ррррррррааааа!
Ничего не видно!
– Хррряск! Хррряск! Хррряск! Хррряск! Хррряск!
Ужасающий грохот низвергаемых лопухов – уже в двух шагах, буквально перед лицом! Мои пальцы впиваются в стальную рукоять тесака, из горла рвётся истошный, предостерегающий вопль: «Э-э-эййййй!». Немедленно сориентировавшись на мой крик, медведь, под прямым углом, сворачивает в сторону и, не показываясь из лопухов, с рёвом несётся по лопухам, мимо нас.
– Ррррррррааааа! Хррряск! Хррряск! Хррряск! Хррряск! Хррряск!