Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника

Я шарю полем своего бинокля под кронами… Но ничего, кроме чёрных теней, различить не могу.

– Смотри внимательно! – говорит мне Кулинский, – Сейчас туда Шнырик подлезет.

– Ага! – оживляюсь я в бинокль, – Вот! Шнырика вижу…

Я не успеваю договорить, как что-то коротко сдвигается в черноте под кроной, и Шнырь, стрелой вылетает из-под дерева. И мчится к нам! Не задерживаясь возле нас, он пулей проносится мимо!

– Вот, это, да! – изумляюсь я, на это, – Вот, это, прыть!

Больше, Шнырик под дерево – не ходок. Он крутится у наших ног и весь его вид говорит: «И что вы там интересного нашли? Пойдёмте отсюда скорее! Кругом так много интересного, а вы – тут торчите».

– Пошли! Обойдём по пойме! – опять предлагает нам Юра.

– Конечно, пошли! – соглашаюсь я.

– Зачем?! – упрямится Сергей, – Пошли напрямую! Какого чёрта! Я – не буду обходить!..

После пары минут препирательств, не обращая больше внимания на Олевохина, мы с Кулинским и собаками разворачиваемся круто влево и через пятьдесят шагов, вываливаем в пустую пойму речки. Здесь – сказочный обзор! Широким полукругом, мы огибаем массив мамашиного языка, по проталинам. Сергей, всему свету назло, идёт пихтарником.

– Ну и пусть! – раздражённо думаю я, изредка слыша треск сучьев под его сапогами в хвойнике, где-то напротив нас, – Сожрёт – твоё дело!..

Верховья речки. Маленькая, травяная полянка. Пятачок между большими елями. Здесь заканчивается обширная пойма Тятиной. Она резко переходит в узкий, лесистый распадок с крутыми и высокими склонами. Неожиданно, моим глазам открывается чёрный пятак выжженной земли, у моих ног.

– О! Кострище! – понимаю я.

– Это прошлогодняя ночёвка лесоустроителей! – скоро соображаю я, – Они тут стояли, когда этот участок обрабатывали.

Две метровые, обугленные со стороны костра, рогульки торчат по краям кострища. На их чёрные рога надеты две пустые, консервные банки…

Юрий с Сергеем, не задерживаясь, ушли вперёд. А мы с Загаром стоим на этой полянке. Вокруг меня кипит, бушует весна! Полянка – вся голубая!

– Ах, хохлатки! – улыбаюсь я цветкам, – Сколько вас, тут! Ковёр! Цветки весны…

Я приседаю на корточки… У каждого растеньица, на цветоносе – редкая, односторонняя кисть голубых, губастых цветков. А, как они пахнут! Хохлатка – это запах нашей, Кунаширской весны…

Вдруг, я замечаю, что одна из хохлаток имеет кисть белоснежных цветков!

– О! – поражаюсь я, – Белоцветковая форма! Вот, это, да! Никогда не встречал!

Я быстро опускаю свой рюкзак на землю и несколько раз щёлкаю затвором фотоаппарата… Как красиво смотрится белоснежная гирлянда цветков, на общем фоне синей полянки хохлаток! Какие кадры! Настоящее чудо природы!

Но, отставать нельзя. И я бросаюсь догонять наш караван…

Зажатая узкими берегами, и раньше неспокойная речка – теперь бушует между больших валунов. Шум и грохот белых жгутов воды забивает уши…

Очередной раз, нам нужно перебираться на другую сторону речки! Я, первым, прыгаю через бушующий перекат, с валуна на валун, с валуна на валун…

– Саня, …дь! – едва перекрывает шум переката, голос Юры.

Моё внимание целиком сосредоточено на моих прыжках. Это – опасно. Промахнуться, мне – никак нельзя… До моего сознания не сразу доходит этот крик.

– Саня! Медведь! – голос Кулинского звенит сзади.

Я перестаю прыгать и торможусь на очередном валуне, посреди речки. Оглядываюсь на Кулинского. Со зверским лицом, Юра тычет пальцем мимо меня! Я кручусь обратно – и моё лицо вытягивается! Шагах в тридцати, прямо у воды, в валунах противоположного берега, копошится большой медведь! За многоголосым шумом воды, он нас тоже не слышит! Стоя на валуне посреди речки, я приникаю к биноклю…

Медведь спокойно ковыряется между крупными валунами берега. Он удивительно толстый и неповоротливый. Ну, просто, живой, бурый бочонок! Бочка! Переваливаясь через очередной валун, он застревает между камнем и стволиками куста ольхи и лениво дёргая задней, правой ногой, долго не может её освободить…

– Ну, надо же, так растолстеть! – я «болею» за медведя, в бинокль, – Ему, даже, двигаться трудно!

Мои «научные наблюдения» портит, отважно перебравшийся через бурный поток речки, Шнырь. Я вижу, как, подскочив к медведю по валунам берега, он гавкает: «Гав!». Медведя словно подменили! Стремительным движением, он бросает своё тело от среза воды на крутой и очень, очень высокий, поросший дерниной и редкими деревьями, склон речного распадка. С поразительной лёгкостью и быстротой, он, на махах, уходит вверх, по косогору! Я смотрю в бинокль, как он мчится, прыжками, прямо вверх по склону! Всё прыгает, прыгает, прыгает…

Худосочный и лёгкий Шнырик болтается далеко позади, никак не поспевает за медведем!

Наконец, они оба, медведь и собака, переваливают гребень сопки. Всё!

– По-ра-зи-тель-но! – я недоумённо опускаю бинокль, – А, я говорю «неуклюжий!», «толстый!»… Вот, это, дааа…