Кундуз-Гардез. Бригада уходит в горы

— Так спинку потереть некому, — скромненько пожалился я. А сам затаив дыхание глазами так и ласкал, так и ласкал, нежное создание с другого мира. Пылал мой взор и как только у нее платье не задымилось.

— Да как вам не стыдно так себя запускать? — возмутилась девушка, и с легким презрением добавила, — А еще гвардеец, десантник. Вы только посмотрите на кого вы похожи!

На кого похож? Х/б давно не стирано, все засалилось, на ногах тапки без задников, вшивый, грязный, потный, истощенный. Вот я каков. Морщи милочка лицо, морщи. Ты же не знаешь, что никто форму солдату не постирает, кроме него самого, а как мне постирать если рука больная почти не двигается, а ранка на ноге хоть и затянулась, но нагибаться все еще больно. В ниточку поджимай брезгливо губы. Ты же не знаешь, что нет тут для рядовой солдатни бань и душевых, негде помыться, да и не могу я одной то рукой вымыться как следует. В палатке все больные да раненые у нас, воды нагреть негде, мыться негде. Лицо умыл из ржавого самодельного рукомойника и то слава богу. Где тебе знать, что потопаем мы то и полопаем, а много натопать с раненой ногой я не могу, вот потому то кожа да кости у меня, а не играющая могучей мускулатурой фигура. В штабе ты служишь, вольнонаемная ты наша, где ж тебе знать как солдаты строевых частей живут.

— Девушка, а вы сказочку про аленький цветочек помните? — ласковым домашним котиком замурлыкал я.

— А что? — насторожилась девушка и непроизвольно сделала шаг назад.

Хоть она далеко и не красавица, но я все равно томно так говорю:

— Там красавица целует чудовище. И тут же от прикосновения девичьих губ алых, страшилище добрым молодцем оборачивается.

— Размечтался, — фыркнула девушка.

— Ой не быть мне добрым молодцем, никто не пожалеет царевича заколдованного, — придуриваясь как в любительском спектакле запричитал я и услышал:

— Так тебе и до дембеля не дожить…

Оборачиваюсь на голос, а там зам по тылу собственной персоной стоит. Упитанный такой, майор. В маскхалат одетый. Лицо у него хоть и потасканное от тягот продовольственной службы, но гладко выбритое, одеколоном освеженное.

— С какой роты и что ты тут, делаешь? — грозно нахмурившись спрашивает наш самый главный и очень х. вый кормилец и военный отчим.

— Первый батальон, вторая рота, — пожимаю я плечами, и выставляю вперед свою культю.

— Ранен что ли? — все еще хмурится майор.

Твое какое дело? Не собираюсь я на жалость бить. Пошел бы ты на х. й! Если мне чего надо будет так я лучше украду, чем тебя боров просить буду. Да и хрен чего у тебя допросишься.

— Почему молчишь солдат? — играя властными интонациями спрашивает майор, выделываясь перед вольнонаемной бабой.

— Так ты ранен? — растерянно спрашивает девушка и смотрит на мою перевязанную уже загрязнившимися бинтами руку, — Где?

— У них под Файзабадом большие потери были, — басит майор, и мне так снисходительно:

— Там был ранен что ли?

— Никак нет товарищ майор, — наигранно бодро отвечаю, и не глядя на девушку с прожженным армейским цинизмом предельно нагло заканчиваю ответ, — у афганки п…да с зубами попалась вот и цапнула сука душманская.

— Хам! — словом как пощечиной хлещет девушка и краснеет. Густо хохочет майор. Я кривлю в похабной улыбочке губы.

— Пошел вон! — погасив смех грохочет майор.

Поворачиваюсь и ухожу. Слышу как утешает нежное создание товарищ майор:

— Вы Настенька от солдат подальше держитесь. Быдло оно и есть быдло. Да и вшей от них набраться можно. А вот мы в дуканчик съездим и там бельишка вам импортного подберем и еще сегодня у меня именины приглашаю….