Мы находились над плоским берегом. Налево тянулись, ПРЯЛИСЬ в бесконечность скошенные луга, уставленные громадными скирдами; направо, в такую же бесконечность
463
дила ровная гладь великой многоводной реки. Недалеко от берега большие темные барки тихонько переваливались на якорях, слегка двигая остриями своих мачт, как указательными перстами. С одной из этих барок долетали до меня звуки разливистого голоса, и на ней же горел огонек, дрожа и покачиваясь в воде своим длинным красным отраженьем. Кое-где, и на реке и в полях, непонятно для глаза - близко ли, дале то вдруг выдвигались лучистыми крупными точками; бесчисленные кузнечики немолчно стрекотали, не хуже лягушек понтийских болот - и под безоблачным, но низко нависшим темным небом изредка кричали неведомые птицы. - Мы в России? - спросил я Эллис. - Это Волга, - отвечала она. Мы понеслись вдоль берега.
- Отчего ты меня вырвала оттуда, из того прекрасного края? - начал я. - Завидно тебе стало, что ли? Уж не ревность ли в тебе пробудилась?
Губы Эллис чуть-чутьдрогнули, и в глазах опятьмелькнула угроза... Но все лицо тотчас же вновь оцепенело. - Я хочу домой, - проговорил я.
- Погоди, погоди, - отвечала Эллис. - Теперешняя ночь-великая ночь. Она не скоро вернется. Ты можешь быть свидетелем... Погоди.
И мы вдруг полетели через Волгу, в косвенном направлении, над самой водой, низко и порывисто, как ласточки перед бурей. Широкие волны тяжко журчали под нами, резкий речной ветер бил нас своим холодным, сильным крылом... высокий правый берег скоро начал воздыматься перед нами в полумраке. Показались крутые горы с большими расселинами. Мы приблизились к ним. - Крикни: "Сарынь на кичку!" - шепнула м при появлении римских призраков, я 4yBCTBOBaJf усталость и какую-то странную тоску, словно сердце во мне таяло, - я не хотел произнести роковые слова, я знал заранее, что в ответ на них появится, как в Волчьей Долине Фрейшюца, что-то чудовищное, - но губы мои раскрылись против воли, и я закричал, тоже против воли, слабым напряженным голосом: "Сарыкьна кичку!"
464
XVI
Сперва все осталось безмолвным, как и перед римской развалиной, - но вдруг возле самого моего уха раздался грубый бурлацкий смех - и что-то со стоном упало в воду и стало захлебываться... Я оглянулся: никого нигде не было видно, но с берега отпрянуло эхо - и разом отовсюду поднялся оглушительный гам. Чего только не было в этом хаосе звуков: крики и визги, яростная ругань и хохот, хохот пуще всего, дверей и сундуков, скрип снастей и колес, и лошадиное скакание, звон набата и лязг цепей, гул и рев пожара, пьяные песни и скрежещущая скороговорка, неутешный плач, моление жалобное, отчаянное, и повелительные восклицанья, предсмертное хрипенье, и удалой посвист, гарканье и топот пляски... "Бей! вешай! топи! режь! любо! любо! так! не жалей!" - слышалось явственно, слышалось даже прерывистое дыхание запыхавшихся людей, - а между тем кругом, насколько глаз доставал, ничего не показывалось, ничего не изменялось: река катилась мимо, таинственно, почти угрюмо; самый берег казался пустынней и одичалей - и только. Я обратился к Эллис, но она положила палец на губы... - Степан Тимофеич! Степан Тимофеич идет! зашумело вокруг, - идет наш батюшка, атаман наш, наш кормилец! - Я по-прежнему ничего не видел, но мне внезапно почудилось, как будто громадное тело надвигается прямо на меня... - Фролка! где ты, пес? загремел страшный голос. - Зажигай со всех концов - да в топоры их, белоручек!
На меня пахнуло жаром близкого пламени, горькой гарью дыма -ив то же мгновенье что-то теплое, словно кровь, брызнуло мне в лицо и на руки... Дикий хохот грянул кругом...
Я лишился чувств - и когда опомнился, мы с Эллис тихо скользили вдоль знакомой опушки моего леса, прямо к старому дубу...
- Видишь ту дорожку? - сказала мне Эллис, - там, где месяц тускло светит и свесились две березки?.. Хочешь туда?
Но я чувствовал себя до того разбитым и истощенным, что я мог только проговорить в ответ: - Домой... домой!.. - Ты дома, - отвечала Эллис.
465
Я действительно стоял перед самой дверью моего дома - один. Эллис исчезла. Дворовая собака подошла было, подозрительно оглянула меня - и с воем бросилась прочь. Я с трудом дотащился до постели и заснул, не раздеваясь.
XVII
Все следующее утро у меня голова болела, и я едва передвигал ноги; но я не обращал внимания на телесное мое расстройство, раскаяние меня грызло, досада душила.
Я был до крайности недоволен собою. "Малодушный! - твердил я беспрестанно, - да, Эллис права. Чего я испугался? как было не воспользоваться случаем?.. Я мог увидеть самого Цезаря - и я замер от страха, я запищал, я отвернулся, как ребенок от розги. Ну, Разин - это дело другое. В качеств" дворянина и землевладельца... Впрочем, и тут, чего же я,': собственно, испугался? Малодушный, малодушный!.." а
-Да уж не во сне ли я все это вижу? - спросил я ссбц наконец. Я позвал ключницу, j
- Марфа, в котором часу я лег вчера в постель - иц помнишь?. Щ