Купальская ночь

– А кто тебе еще это скажет… Тем более… – Алена вытерла руки уже изрядно мокрым полотенцем и заткнула его за пояс. – Ты у меня такая умница, отличница, олимпиады, институт без экзаменов. Мне в городе все подруги завидуют, что вырастила тебя. В Москве живем, там столько возможностей, интересных людей. А он автомеханик – вот уж профессия! Да еще из Прясленя.

– Он не просто автомеханик! Он такой талантливый! Ты просто не знаешь. И по истории у него пятерка была. Ну мама, не говори так, пожалуйста. Ты просто не знаешь, что говоришь. Поэтому не говори.

– И что, ты меня затыкаешь? – нахмурилась Алена.

– Нет, просто… Вот ты его получше узнаешь, и все это, все эти слова возьмешь назад, хорошо?

– С чего ты решила, что я хочу узнавать его получше? – довольно резко и даже высокомерно отозвалась мать. Катя оторопела и не нашлась с ответом.

Когда снаружи раздался громкий стук, они обе нервно обернулись.

– Костя! – Катя тут же оказалась рядом с ним. Его взгляд ласково скользнул по ее лицу вниз, до губ, и снова до глаз. Потом он поздоровался с Аленой. Та, вопреки Катиным опасениям, приветливо кивнула, и Костя шагнул к ней, выводя из-за спины руку с сиреневым пучком каких-то метелок.

– Это вам.

– Мне? – Алена почти испугалась и замерла настороженно.

– Я… Мы так в прошлый раз ввалились, с Катей… Я решил, надо как-то более прилично.

Костино лицо озарила быстрая, широкая улыбка. И он настойчиво тряхнул букетиком, протягивая его Алене. Ничего ей не оставалось, как взять. Катя облегченно перевела дух.

– Это лаванда.

– Боже! Та самая, горная? – ахнула Алена, и тут же поднесла сиреневые метелки к лицу. – Как пахнет, мммм…

– Это матушка моя выращивает. Оправдывается, что от моли… – Костя усмехнулся, и Алена в ответ понимающе хмыкнула. В это же мгновение банка, в которую она только что долила кипятка, громко звякнула и, лопнув, распалась на части. Рассол плеснул, посыпались помидоры и осколки. Алена схватилась за ошпаренную руку.

– Черт!

Катя засуетилась, сбегала за картофелиной и, несмотря на материны уверения, что все в порядке, заставила ее приложить картошку к ожогу. Стало ясно, что на сегодня засолка окончена.

Втроем они поужинали. Кате стало казаться, что Аленин разговор с ней перед Костиным приходом ей просто почудился. Потому что в присутствии молодого человека мать держалась вполне приветливо, ничем не выдавая своего неудовольствия. Она с неподдельным интересом слушала его рассказ о школьных курьезах и посмеивалась, когда он поведал, как принес в класс двенадцать хрущей[10] в коробке из-под патронов и на физике выпустил их. Костя рассказывал, активно артикулирую, морща лоб, на котором уже не разглаживалась тонкая морщинка, подкрепляя речь движениями рук, словно дописывал слова пальцами.

К чаю с красносмородиновым желе они выяснили, что у Алены и Кости был один и тот же, нелюбимый учитель химии, и достигли, кажется, полного взаимопонимания.

Наконец, ребята засобирались. Алена, задумчиво оглядев вот-вот опустеющую кухоньку, решила отправиться на рыбалку:

– Вечерний клев.

– Вы еще и рыбачите… – по голосу Костиного отношения было не понять. Но все трое знали, рыбалка в Пряслене – занятие чисто мужское.

– А ты? – живо отозвалась она.

– Редко. С друзьями. Бывает, что и с фарой. Иногда сам, с бреднем.

Катя испытующе поглядела на Алену. Костя рыбачил с бреднем, чтобы добыть пропитания скромно живущему семейству, а Алена с удочкой – чтобы насладиться покоем. Разница очевидна, – уныло согласилась она про себя. Но все равно мама не права, что Костя ей не пара! Как будто в конце двадцатого века еще может существовать разница положения… Да и не принцесса она, черную икру ложками не ест. Такие предрассудки, смешно даже думать всерьез…

Но все это мигом улетучилось из ее маленькой головки, стоило ей и Косте остаться наедине, у дальней калитки.

Алена и вправду отправилась рыбачить: через пару часов, наматывая круги по поселку и проходя мимо моста, они заметили ее в камышах, стоящую на чужой (здесь это было в порядке вещей) лодке с удочкой в руке, застывшую то ли в задумчивости, то ли в созерцании, над неподвижным поплавком.

Все было исхожено вдоль и поперек. Исхожено так, как бывает, когда пойти некуда, а расстаться невозможно. Костя предложил прокатиться на станцию, а Катя с испугом отказалась: то, что на свете есть железные дороги, напоминало ей о том, что есть и места, куда они ведут, точнее, уводят из Прясленя, и увозят тоже. Так оба впервые признали, что наступил август.

Заметно было давно. В лугах иссохли травы. Кукуруза, которую они рвали на обширных, простирающихся, сколько глаз видит, полях, перестала быть молочной, и ею уже невозможно было перекусить по пути с дальнего пляжа. А в реке за ночь остывала вода. Зато поспевали семечки в подсолнухах, и теперь ни одна гулянка с друзьями не обходилась без этих ячеистых блюдец с колючим мясистым черенком, резким запахом и вылущенной сердцевиной.