Купальская ночь

Вдруг где-то поблизости, за соседским забором, хрустнула ветка. Катя едва не подпрыгнула, кровь хлынула вниз, потом в голову, а ноги стали ватными. Потом просто донеслись тихие вороватые шаги. Зашуршала вымахавшая выше забора и человеческого роста кукуруза с той стороны ограды. Через несколько мгновений на заборе появился человек. Женская фигура скорее угадывалась, чем отчетливо виделась, закрывая собой неясную россыпь звезд. Переведя дыхание, гостья спрыгнула вниз. Катя замерла. Она была рада, что это просто человек, а не исчадие ада. Рассмотреть лица она не могла, более того, на голову пришедшей был натянут капюшон, скрывший и волосы. Она медленно двинулась мимо кустов шиповника, и прошла совсем близко от Кати, чуть не задев ее вытянутые ноги. Катя пожалела, что сидит – из такой позы вскочить и броситься на незнакомку бесшумно не получится. И надо ли бросаться…

Она напрягала глаза, чтобы рассмотреть действия гостьи. Та прокралась прямо к дому, быстро огляделась и взошла на крыльцо. Присела на корточки, отогнув угол половика, и замерла. Катя поняла, что сейчас как раз шепчутся слова, призванные навредить обитателям ее дома, и это снова возмутило ее, так сильно, что она бесконтрольно рванулась вперед, одновременно пуская к крыльцу стрелу света из своего единственного оружия, фонарика. Белый, ослепительный круг ткнулся в прикрытую кухонную ставню и прыгнул на крыльцо, выхватывая из тьмы испуганное знакомое лицо в капюшоне.

Свет ударил гостье по глазам, и она бестолково заметалась, прикрывая лицо рукой, неловко спрыгнула с крыльца, угодив в кусты жимолости и цепких роз, и в панике принялась продираться сквозь них, треща ветвями.

– Тише ты, все сломаешь! – громко зашипела на нее Катя. – И маму разбудишь!

Гостья замерла, а Катя вздохнула с облегчением. В глубине души она ожидала увидеть именно ее, и была почти рада, что ночь эта не принесла никакого более неприятного сюрприза. Всего лишь Женю Астапенко.

Она посветила Жене под ноги, чтобы та вышла из цветника, и даже постаралась отцепить ее ветровку от розового шипа, но Женя нервно дернула плечом, и послышался треск надорванной ткани. Они оказались лицом к лицу. От света фонарика, хоть и наполовину прикрытого пальцами, облик обеих был призрачный, нечеловеческий. Белая кожа, темные глубокие впадины глазниц.

– Ну, что вылупилась? А? – не выдержала Женя. – Все, отдыхай!

Она отвернулась и, больше не видя надобности скрываться, направилась к воротам. Звякнула щеколда, калитка негромко хлопнула.

И неожиданно Катя припустилась следом за Женей. Она выбежала из ограды, догнала, чуть не схватив за руку, поравнялась с ней. В темноте было не понять, что за выражение приобрело лицо Жени, когда она поняла, что это Катя вышагивает рядом. Несколько минут обе девушки обдумывали сове положение.

– Сойкина меня заложила? Вот гадина…

– Никто тебя не закладывал, – отрезала Катя. Стало слышно, как Женя усмехнулась:

– Защищаешь подружку, какая умница. А она-то тебя не больно защищала. Так уж бойко трындела всем, что ты завшивела, прям любо-дорого! А я ведь только намекнула, что неплохо было бы растрезвонить… Так хотела со мной дружить! Дружить… Прям как в детском саду, вот умора!

И Женя хохотнула неожиданно грубовато, некрасиво. Катю почему-то остро обожгло стыдом – и за Настену, и за саму Женю. И за себя, раз она во всем этом пытается разобраться. Алена бы до таких разборок не опустилась, она всегда точно знает, что допустимо, а что нет, и планка ее высока. Хорошо, что Алена сейчас мирно спит…

– И ты правда во все это веришь? – наконец, тихо спросила Катя. – Яблоки эти, булавки…

– О-о, – почти взревела Женя, яростно сверкая глазами, как кошка. – Сколько можно?! На тебя же смотреть тошно. Разозлись уже на меня, твою мать, я же на тебя порчу навожу! Я же тебя ненавижу! Кинься на меня, что ли! Че стоишь-то? – Женя даже толкнула Катю в грудь, несильно, задиристо. Катя мягко отпрянула:

– А зачем? Я просто в это не верю.

– А я просто не верю, что ты такая белая и пушистая! То ли дура благая, то ли прикидываешься!

– Я просто не понимаю, Жень, зачем ты так… Войну прямо объявила, получается.

– Не знаешь ты, ой ли? Сначала уводишь парня, а потом вся такая белохвостик? Отлично устроилась…

Катя остановилась:

– А если это любовь? Слышала такое слово? – с вызовом бросила она в светлое пятно Жениного лица. – Я его не уводила. Просто он влюбился, и я влюбилась. Кто-то виноват?

– Он был моим! – голос Жени взвился. В ближайшем дворе сонно всхрапнула и закашлялась лаем собака. – Это у меня любовь, а не у тебя! Столько лет. Я его из армии ждала, писала!

– Ну да, а пока с Матвеем на цигельне целовалась, – откуда-то из мутной глубины всплыл обрывок сплетни.

– Ах ты сучка…

Катя и сама осознала, как это все мерзко. И слова ее, и сама эта ситуация – выяснять отношения на ночной улице посреди поселка, две девушки из-за одного парня… Бытовуха. Женя хотела заставить ее браниться – и почти уже добилась своего. По крайней мере бросать в лицо сопернице сплетни… Надо вообще заканчивать с этим, идти домой, сию же секунду.