Купальская ночь

А назавтра, назавтра все уже было чужим. Катя ненавидела это ощущение отъезда. В животе пусто и холодно, неприятное брожение, внутренние мурашки. Да, впереди, как лента из клубка, уже разматывается дорога, но нога еще не прижала к земле ее пыльный край. И ты уже не принадлежишь пункту А, но и до пункта Б далеко. Как будто тебя нет вообще в этом мире, нет тебе места здесь, ты – нигде. Те, кто остаются, уже не связывают с тобой своих планов, их жизнь потечет от тебя отдельно. А для тех, кто в пункте назначения – тебя еще нет. Тебя не знают, даже если знакомы.

Ты не существуешь.

Обычно Катя стремилась скорее в путь, чтобы прервать это тягостное безвременье и безместность. Но сегодня она хотела наоборот, забыть и изгнать. Чтобы вернулся какой-то из дней прошлой недели, или июля, когда еще – и вишня, и душные ночи, и Костины рассказы, и лодка, и все это не омрачено привкусом сентября.

С Аленой она не разговаривала. Наказания страшнее у нее для матери не нашлось, и в этот день как никогда она чувствовала свою беспомощность. Алена подавила ее, сломила, и Катя не могла ее простить, сердце все было измазано обидой, как вонючим дегтем. Когда в какой-нибудь книге разлучали героев, Катя всегда сердилась: на их месте она бы так не поступила, не смирилась, пошла бы против воли разлучников, бросила бы все, потому что любовь важнее всего остального – и так далее. Когда читала про восстания и войну, вся горела праведным гневом и была уверена: она-то бы не предала, пошла бы на баррикады, подняла бы упавшее знамя, кинулась бы и сама грудью на амбразуру или осыпала бы насмешками сколачивающего для нее виселицу врага. А в жизни для капитуляции оказалось довольно билета на поезд и воли матери…

Думать об этом Кате было слишком неприятно, и она и не думала, предпочитая игнорировать Алену и испепелять ее взглядом – при случае.

Был понедельник, но Костя даже отпросился с работы на послеобеденные часы. День был жаркий, ясный, и над нагретым асфальтом дрожал, как над огнем, воздух, а на дороге, если смотреть вдаль, разливались маслянистые лужи миражей.

Костя провез ее по всем их местам, на дальний пляж, на котором поставили палатку какие-то туристы и нарушили его уединенность, и за фабрику, где все так же сиял белизной Костин трепетный приказ. Там их застал скорый ливень, шумный, гомонящий, стучащий по сочной зелени зафабричных джунглей, и они целовались как сумасшедшие, каждый про себя вспоминая то, что могло случиться, но не случилось туманным розовым утром после охоты.

И всю прогулку договаривались. Катя будет слать телеграммы – так быстрее, письма дойдут только через неделю. Костя известит хозяина мастерской, что работает последние недели и собирается в Москву. Катя разузнает в институте, можно ли как-то выбить комнату в общежитии, чтобы им было где жить, когда Костя приедет. А потом, когда через пару недель успокоившаяся Алена вернется в Москву вслед за Катей, ей можно будет рассказать все – и о свадьбе, и о том, что ребята начинают свою, самостоятельную жизнь.

Так что все, что сейчас требовалось от Кости и Кати – просто подождать.

– А может, я найду способ еще приехать перед занятиями? На одну недельку. Сделаю тебе сюрприз! – фантазировала Катя.

– И разозлишь маму. Не надо, не стоит, она и так за тебя переживает. Лучше показать, что мы взрослые люди, с которыми надо считаться, а не капризные дитяти.

От своей матушки Костя передал гостинец – крепкий кавунчик, в темно-зеленую полоску.

– Может, он и не такой вкусный по сравнению с теми, что в Москве, зато свой, домашний… – с улыбкой пожал Костя плечами. – Я его по вечерам поливал, перед тем, как к тебе идти.

Катя растроганно кивнула.

Алена и Катина сумка на станцию поехали в расхристанной «шестерке» дяди Вити Дубко, а сама Катя – снова обнимая Костину крепкую теплую спину, на его рычащем мотоцикле. Если закрыть глаза и не слышать грохота двигателя, можно было представить, что она сидит верхом на коне, держась за своего рыцаря и защитника, увозящего ее в закат.

Они вырвались вперед, оставив далеко позади жигуленок.

– Сейчас будет кочка, держись! – прокричал ей Костя сквозь ветер. Все дороги в округе он знал наизусть. Она прильнула к нему крепче, чувствуя сквозь ткань рубашки жар тела.

Мотоцикл подпрыгнул, всего на мгновение оторвавшись колесами от земли. Молниеносный восторг полета, без прошлого и будущего. В животе стало гулко и звонко, как в детстве, когда сильно раскачаешься на качелях. И страшно, и весело.