Это был знакомый Василию Андреичу мужик Исай, известный в округе за первого конокрада.
— А, Василий Андреич! Куда ж это вас бог несет? — сказал Исай, обдавая Никиту запахом выпитой водки.
— Да мы в Горячкино было.
— Вона куда заехали! Вам бы на Малахово надо.
— Мало что надо. Да не потрафили, — сказал Василий Андреич, останавливая лошадь.
— Лошадка-то добрая, — сказал Исай, оглядывая лошадь и затягивая ей привычным движением под самую репицу ослабший узел завязанного густого хвоста.
— Что же, ночевать, что ли?
— Не, брат, обязательно ехать надо.
— Нужно, видно. А это чей? А! Никита Степаныч!
— А то кто же? — отвечал Никита. — А вот как бы, душа милая, нам тут не сбиться опять.
— Где же тут сбиться! Поворачивай назад, по улице прямо, а там, как выедешь, все прямо. Влево не бери. Выедешь на большак, а тогда — вправо.
— Поворот-то с большака где? По летнему или по зимнему? — спросил Никита.
— По зимнему. Сейчас, как выедешь, кустики, насупротив кустиков еще вешка большая дубовая, кудрявая стоит, — тут и есть.
Василий Андреич повернул лошадь назад и поехал слободой.
— А то ночевали бы! — прокричал им сзади Исай.
Но Василий Андреич не отвечал ему и потрогивал лошадь; пять верст ровной дороги, из которых две были лесом, казалось, легко проехать, тем более что ветер как будто затих и снег переставал.
Проехав опять улицей по накатанной и черневшей кое-где свежим навозом дороге и миновав двор с бельем, у которого белая рубаха уже сорвалась и висела на одном мерзлом рукаве, они опять выехали к страшно гудевшим лозинам и опять очутились в открытом поле.