Купе № 6

— Случай из жизни, ягодка, — сказал мужчина и сел. — Был такой Коля, околел за два дня до своего сорокалетия. Мы хоронили его в Москве на новом кладбище, недалеко от могилы рано ушедшей из жизни красавицы Анны Павловны Доренко. Прошел год, и вот на Вознесенье пошли мы проведать старого друга, я, Вова и Гафур. Мы купили два пакета еды и пять бутылок водки. Вова расстелил скатерку, Гафур разложил закуску. Налили Коле водки и положили сигарет на могилку, как вдруг рядом появилась компания девчат, и так уж пошло, что незадолго до полуночи я уже трахал одну из этих роскошных задниц. Крошка возлежала на могильном холмике, ноги врастопырку, а я уставился в намалёванный на камне прекрасный образ Анны Павловны. Она смотрела на меня и улыбалась. И тогда я подумал, пожалуй впервые в жизни, что, возможно, после смерти есть и еще что-то.

Девушка приоткрыла дверь купе. В коридоре девочка с косичками играла с матрешкой. Вскоре самая маленькая из матрешек, та, что хуже всего вырезана и небрежно раскрашена, выпала из рук ребенка и покатилась вдоль ковровой дорожки к стучащей, незакрытой двери туалета.

Мужчина сидел на кровати в цветастой рубашке и устало смотрел в окно, за которым была видна лишь каменная стена туннеля. Красной краской на ней было написано: «Байкал гибнет!»

— Знаешь ли ты, что такое венская кадриль? Это когда из тюрьмы привозят пятьдесят мужиков, сажают их в грузовик и везут к месту расстрела. Там выстраивают в ряд. Берут какое-нибудь число, например, восемь. Каждого восьмого убивают, а остальных отвозят обратно в тюрьму дожидаться следующей ночи. Почему кадриль? Потому что прежде чем расстрелять, заключенных заставляют меняться местами раз шесть. Сначала ты третий, потом пятый, потом первый и так далее.

Поезд вздрогнул и стал набирать ход, выбираясь из туннеля. Яркий весенний день резко ударил в глаза. Кто-то прокричал ура. Берега Байкала раскинулись по обе стороны дороги.

— В прошлом году в это же самое время из окна такого же вот поезда я наблюдал, как с помощью вертолета спасатели снимали с оторвавшейся льдины замерзших рыбаков. Каждую весну одно и то же. Рыбаки сидят над прорубью, льды приходят в движение, и эти дураки остаются заложниками на дрейфующей льдине. Одни тонут, другие замерзают до смерти, и лишь немногих удается спасти. Ради чего? Сами ведь туда отправились, по собственной воле.

Железная дорога стала постепенно уходить в глубь материка. С востока надвигались приземистые темные облака. По краю заснеженного поля в непосредственной близости от железнодорожного полотна пролетела, хлопая крыльями, старая куропатка. Где-то далеко, на противоположном краю, торчала из-под снега низкая покосившаяся теплица, за которой высился колхозный хлев. Перед хлевом стояли лошадь и телега с сеном. Две женщины, молодая и старая, проталкивали охапки сена через маленькое чердачное отверстие внутрь хлева. Укрытая черной накидкой лошадь размеренно и спокойно жевала. Из-под сугроба выглядывали потемневшие финские сани. Девушка услышала, как кто-то прошел по коридору мимо купе и сказал, что Байкал сам себя очистит.

— У татар есть традиция, они привязывают пленников к мертвым воинам, — сказал мужчина. — Нога к ноге, живот к животу, лицо к лицу. Так мертвый убивает живого. Добром можно достичь чего-то, злом можно получить всё. Злу невозможно противостоять. Оно неистребимо, что бы там Бог ни говорил о добродетели.

Рельсы стонали в зеленом сумраке. Байкал остался далеко позади. Девушка представляла, как в его таинственных подводных гротах живут удивительные рыбы, а в толще воды, словно облака, медленно плывут стаи медуз.

Тепловоз резко затормозил, приближаясь к станции. Вырвавшийся из-под колес ветер тут же подхватил свежий, выпавший накануне ночью и похожий на мелкую крупу снег, беспечно разбрасывая его во все стороны. Поезд остановился перед вокзалом Улан-Уде.

Девушка лениво вышла на перрон. Навстречу ей шагали три кошки. У одной был сломан хвост, вторая, с блестящей шерсткой, заинтересованно улыбалась, у третьей были отрезаны уши, и она раскачивалась из стороны в сторону словно пьяная.

Холодный северо-восточный ветер принес терпкие мелодии балалайки. Где-то вдалеке отдыхали усталые и тихие тепловозы. Мужчина в одной рубашке пробежал мимо девушки и дворника к зданию вокзала. Белое как молоко быстро оседающее небо стало моросить холодным снегом, покрывая пеленой объятую морозным ветром землю, весь космос был исполнен удручающей печали.

Мужчина вернулся к вагону, неся в одной руке банку сметаны и пакет с продуктами, в другой — букет завернутых в «Правду» хризантем. Он протянул цветы девушке и, подмигнув глазом, залез в тамбур. Из каждой подмышки выглядывала бутылка водки. На соседний путь прибыл, щуря фонари, пригородный поезд. Вывалившийся из него народ сотворил в воздухе плотное облако самых разнообразных домашних запахов. Ветер ухватился за них и швырнул в голову девушки. Она поднялась в вагон и прошла в свое купе. Мужчина сидел на полке и невозмутимо выставлял на стол бутылки.